Биография
Выдающийся отечественный зоолог Георгий Петрович Дементьев родился 5 июля 1898 г. в Петергофе под Санкт-Петербургом. В 1915 г. он с золотой медалью окончил классическую гимназию и поступил в Петербургский университет. В 1926 г. судьба навсегда связала его с Московским университетом, где с 1934 г. он уже был утвержден в звании профессора. Жизненный путь Георгия Петровича прервался 14 апреля 1969 г. в одной из московских клиник. Проходят годы. Одно поколение сменяет другое, и каждое приносит с собой что-то новое, тесно переплетающееся с прошлым, унаследованным от учителей и предшественников. После Г.П. Дементьева сменилось уже несколько поколений, и все дальше от нас, его современников, уходит "дементьевский период" в истории отечественной орнитологии. Никто не в силах остановить этот процесс, но наш долг - долг его учеников передать в вечную память науки то, что он нам оставил. Передать, чтобы в дальнейшем следующие поколения могли использовать этот "багаж" и продолжить то, что не успеем сделать мы. Чтобы навсегда сохранить для потомков образ учителя, его идеи, подходы, взгляды и оценки. Интерес к живой природе у Георгия Петровича появился еще в детские и юношеские годы. Вместе с братьями Дмитрием и Петром он коллекционировал жуков и бабочек, увлекался охотой и экскурсиями в природу. Но научная деятельность Георгия Петровича в Московском университете оторвала его от непосредственного общения с природой. В то время остро ощущалась нужда в ученом, который, находясь в центре, был бы в курсе всех орнитологических исследований, мог бы оценить вновь собранные, подчас разрозненные факты, помочь советом и руководством и главное - знал бы материал. Г.П. Дементьев благодаря своим недюжинным способностям и исключительному трудолюбию быстро занял ведущее положение в науке и стал именно тем человеком, в котором так нуждалась наша орнитология. Г.П. Дементьев начал работать в Московском университете под руководством М.А. Мензбира и продолжил изучение научных коллекций Зоологического музея в содружестве с С.А. Бутурлиным. После их смерти благодаря энергии Георгия Петровича орнитологические коллекции музея за короткий срок выросли и превратились в одно из основных научных хранилищ по птицам Палеарктики, а отдел музея, который он возглавлял долгие годы, стал одним из ведущих центров орнитологической науки в Советском Союзе.
Влияние Георгия Петровича на развитие орнитологии определялось не только его профессионализмом ученого высочайшего уровня. Оно распространялось за счет научной и организаторской деятельности орнитологов московской школы, в создании которой огромную роль сыграл М.А. Мензбир. Он и С.А. Бутурлин - оба были учителями Георгия Петровича, передавшими ему многие научные и педагогические подходы и навыки, которые он развил и успешно использовал в дальнейшем. Особенно важно подчеркнуть, что этот путь касался "неформального" образования, и Георгий Петрович также, вероятно, впитал его неформальным путем. Он почти не рассказывал о том, как общался со своими учителями, однако по тому, как он работал со своими учениками, становились ясными унаследованные им педагогические приемы. Это - неторопливые, регулярно повторяющиеся беседы в стиле мягком и ненавязчивом, с полным пиететом к собеседнику и без какого бы то ни было психологического давления своим авторитетом и научными заслугами. Собеседование на разные темы, вплоть до узких конкретных проблем орнитологии. Полная самостоятельность в выборе темы, методах ее выполнения. Частые выступления с докладами на разные темы. Стимулирование в написании статей. Дружеские встречи вне работы, чаще всего в домашнем кругу, и разговоры "за жизнь", повышающие культурный уровень ученика. Это были отношения единомышленников в науке, но разного возраста, когда младшие учились рядом со старшими, старшие работали и учили своим примером, но все вместе на "средах" и "субботах", в экспедициях и музеях делали общее дело. Эту школу прошли сотни орнитологов и любителей птиц, независимо от своего "формального" образования.
Конечно, это далеко не полный перечень педагогических приемов, которые Георгий Петрович применял, в полном объеме или частично, по отношению к ученикам, однако он дает общее представление о его взаимоотношениях с научной молодежью и коллегами.
Истоки отечественной орнитологии восходят к К.Ш. Рулье. М.А. Мензбир сплотил орнитологов вокруг главной идеи - тотальной инвентаризации авифауны страны. После М.А. Мензбира эту идею и лидерство воспринял Г.П. Дементьев. Главным "предметом" дементьевского периода было изучение авифауны страны в целом, ее инвентаризация. Первую попытку такой работы осуществил П.С. Паллас. Уже на новом уровне, спустя столетие, ее повторял М.А. Мензбир. Георгий Петрович сделал все, чтобы успешно завершить эту работу на современной научной основе, используя накопленный запас экологических, систематических и зоогеографических данных. Осознавая невозможность реализовать такую работу в одиночку, он приложил много сил для воспитания и формирования группы единомышленников во всех республиках тогдашнего СССР и во многих центрах России.
Систематическая база инвентаризации авифауны СССР на подвидовом уровне была подготовлена сводка в пяти томах "Птицы СССР" (1934-1941). Первые тома "Птиц" С.А. Бутурлин готовил совместно с Г.П. Дементьевым, а завершал их уже вполне самостоятельно Г.П. Дементьев. Трудно переоценить значение этого капитального труда для развития отечественной орнитологии. Но еще более велико его значение как прообраза будущего сборника "Птицы Советского Союза" (1951-1954), в котором воплотились мысли Георгия Петровича о создании фаунистической сводки нового типа. Эту сводку Георгий Петрович делал не только как автор, написавший значительную часть текста, но и как руководитель большого коллектива учеников и единомышленников. Георгий Петрович неоднократно говорил, что без такого коллектива этот шеститомный труд вряд ли был бы написан. Поражают фантастические сроки подготовки и издания такой масштабной сводки, в чем проявились организаторский талант Георгия Петровича и высокая квалификация авторского коллектива. Немаловажен был еще и соответствующий настрои этого коллектива, сплотившегося на "дементьевских средах" и "субботах", которые регулярно собирали орнитологов для обсуждения всех текущих и перспективных проблем, связанных с изучением авифауны СССР.
Конечно, в шести томах, даже очень объемных, невозможно было отразить все накопленные к тому времени сведения о птицах СССР. Особенно много такого материала было собрано в регионах, где интенсивно работали ученики Георгия Петровича. Одновременно с написанием общесоюзной сводки они приступили к подготовке региональных сводок. В этой работе активное участие принял и сам Георгий Петрович, написавший первый том "Птиц Туркменистана" (1952). Тогда же были подготовлены и опубликованы сводки по птицам Украины, Молдавии, Таджикистана, Киргизии, Казахстана, Уссурийского края, Сахалина и других регионов нашей страны.
В 60-е гг. интересы Г.П. Дементьева сместились в область охраны птиц, что не было данью моде, напротив, он выступил инициатором природоохранного направления. Уже тогда он почувствовал всю будущую актуальность этой проблемы, связанной с глобальным прессингом человечества на биосферу, которая теперь зовется экологией. Во многом этому способствовали широко развернувшиеся исследования синантропизации у птиц и предшествовавшая работа над "Птицами Советского Союза", выявившая редкие и исчезающие виды, а в целом - общее неблагополучие с состоянием авифауны страны.
Георгий Петрович уже давно поддерживал природоохранную деятельность и теперь сделал все, чтобы придать ей организационное оформление. По его инициативе и под его руководством была создана Комиссия по охране природы Академии наук СССР, организована Национальная секция в Международном совете охраны птиц (ICBP), активизировалась деятельность Секции орнитологии во Всероссийском обществе охраны природы (он возглавлял эту секцию еще в предвоенные годы), через Г.П. Дементьева осуществлялись связи с Международным союзом охраны природы и природных ресурсов (IUCN).
Г.П. Дементьев неоднократно принимал участие в сессиях Генеральной ассамблеи Международного союза охраны природы, избирался в состав руководства этой авторитетной международной организации по охране природы.
Издаваемые под руководством Георгия Петровича бюллетени по охране природы имели большое значение в распространении природоохранных знаний. При активном участии Георгия Петровича орнитологи составили первый прототип будущей Красной книги СССР - список редких и исчезающих видов птиц. Сам Георгий Петрович опубликовал в эти годы серию теоретических статей по вопросам охраны природы, неоднократно выступал на эту тему у нас и за рубежом. Его ученики развернули широкую природоохранную работу на Украине, в Туркмении, Молдавии и в других регионах, которая привела в конечном счете к организации республиканских комиссий по охране природы.Большое место в научных интересах Георгия Петровича всегда занимали общебиологические аспекты изучения птиц. Можно даже сказать - именно использование птиц в качестве модели для решения общебиологических проблем (любимое выражение Георгия Петровича) стало своеобразной "визитной карточкой" работ учеников Дементьева. Руководствуясь в первую очередь этими соображениями, Георгий Петрович подготовил для серии "Руководство по зоологии" том "Птиц", изданный в 1940 г., где обобщил все основные известные к тому времени сведения о птицах. Этот огромный труд был написан за один год, но на долгие годы стал настольной книгой орнитологов, определив развитие "общебиологического" направления в изучении птиц и не утратив своего значения и в наши дни. Всего же список научных трудов Георгия Петровича составляет около 450 названий.
Развивая идеи использования птиц в качестве модели для решения общих проблем, Георгий Петрович и его ученики внесли существенный вклад в развитие новых направлений - биоакустики, биолингвистики, бионики, экологической и функциональной морфологии, экологии поведения, палеоорнитологии, находящихся на стыке орнитологии с другими науками и сферой практической деятельности человека. Некоторые из этих направлений зародились и получили импульс своего развития на московских семинарах. Сам Георгий Петрович активно участвовал в этом процессе. Его перу принадлежат основополагающие статьи о перспективах использования птиц в бионике, биоакустике, биолингвистике, управлении поведением птиц и по палеоорнитологии.Георгий Петрович Дементьев сыграл заметную роль в развитии отечественной и мировой орнитологии. Почти все орнитологические нити из разных частей необъятного Советского Союза тянулись к нему. Он занимал соответствующее положение и в мировой орнитологии. А. Уэтмор, Э. Штреземанн и Г. Дементьев - три столпа мировой орнитологии в 40-60-е гг. Эти три выдающихся орнитолога хорошо знали друг друга и поддерживали постоянные контакты, несмотря на известные сложности политического характера. Георгий Петрович вел большую переписку и со многими другими орнитологами за пределами Советского Союза. Причем, как известно, он свободно владел французским, немецким и английским языками, а пользоваться мог и еще несколькими другими. Он получал в дар и в обмен на свои публикации много книг и основную мировую орнитологическую периодику, которыми пользовались многие друзья и коллеги в его домашней библиотеке. Начиная с 1954 г. Георгий Петрович участвовал в двух Международных орнитологических конгрессах и долгие годы был членом Международного орнитологического комитета. Коллеги на Западе знали об орнитологической жизни в СССР почти исключительно благодаря Г.П. Дементьеву, так как научные контакты тогда были весьма и весьма ограниченны.
Придавая огромное значение организационной стороне науки, Георгий Петрович видел перспективы развития орнитологии в крупных программах, объединяющих большие "неформальные" коллективы ученых. Под его руководством московские орнитологи взяли на себя основной труд по проведению II Всесоюзной орнитологической конференции в 1959 г., изданию продолжающегося сборника "Орнитология" на базе Московского университета. Все последующие всесоюзные орнитологические конференции в значительной мере организовывались и проводились под влиянием Г.П. Дементьева.
После кончины Георгия Петровича его ученики и последователи стали восприемниками и продолжателями его незавершенных дел и реализации его задумок и планов. В 1978 г. в Ашхабаде состоялась XIV Генеральная ассамблея Международного союза охраны природы и природных ресурсов, проведение которой в СССР стало возможным благодаря деятельности, у истоков которой стоял Г.П. Дементьев. В 1982 г. в Москве состоялся XVIII Международный орнитологический конгресс, на котором незримо присутствовал Георгий Петрович Дементьев. Глядя на его портрет, висящий над столом президиума, президент конгресса профессор Ларс фон Хаартман сказал: "Профессор Дементьев всегда с нами". Г.П. Дементьев долго мечтал о проведении очередного орнитологического конгресса в нашей стране, но время было другое. И его ученики осуществили эту мечту.
В 1983 г. было организовано Орнитологическое общество СССР, которое стало после 1991 г. Мензбировским орнитологическим обществом для орнитологов России. Членский билет Общества № 0001 был вручен дочери Георгия Петровича - Марии Георгиевне Вахрамеевой.
Обозревая сегодня почти тридцатилетний путь, который прошла наша наука со времени кончины Георгия Петровича, можно увидеть огромные изменения, которые в ней произошли. Неизмеримо расширились наши контакты с западной наукой, вплоть до совместного выполнения многих проектов.В то же время, к огромному сожалению, практически прервались совместные исследования и общение с коллегами и друзьями в республиках бывшего СССР, в том числе и с орнитологическими ячейками, выросшими под влиянием Г.П. Дементьева. Общие темпы научных исследований заметно ускорились, а общий их характер сильно индивидуализировался. Хорошо это или плохо - покажет будущее. Однако однозначно, что без постоянного общения, обмена идеями и информацией, совместных проектов и просто человеческих контактов наука долго поступательно развиваться не может. Пока в отечественной орнитологии хватает того заряда, который дал ей "дементьевский период", но бесконечно так продолжаться не может, инерция скоро уже кончится. Поэтому наш долг - подумать о будущем орнитологии, которой беззаветно служил Г.П. Дементьев.
В. Д. Ильичев, Е. Н. Курочкин, А. К. Рустамов
Воспоминания о Г. П. Дементьеве
Когда я получил предложение поделиться воспоминаниями о Георгии Петровиче Дементьеве, передо мной возникло много сложных вопросов. Мемуарный жанр, трудный сам по себе, накладывает на автора еще и повышенную ответственность. Чисто личные впечатления и оценки могут не совпадать с распространенными, и отсюда происходит двойственное положение автора. Он должен или учесть и сгладить возможные в этом случае расхождения, или, невзирая на это обстоятельство, высказать сугубо личный взгляд. Я решил пойти вторым путем.
С Георгием Петровичем Дементьевым знакомы были мы почти двадцать лет. Влияние личности его на весь мой образ мышления, на восприятие жизненной реальности и, конечно, на формирование основы профессионального зоолога было очень велико. После некоторого размышления я пришел к заключению, что мне не следует касаться здесь научной, педагогической, общественной сторон его деятельности. Об этом уже немало сказано и еще будет сказано. Я посчитал более правильным обратиться к воспоминаниям личного плана, упомянуть те черты Георгия Петровича, которые мне были хорошо знакомы и которые создавали неповторимое своеобразие и самобытность его личности.
Наши отношения можно было бы назвать дружбой, даже тесной дружбой. Но, пожалуй, это слово здесь будет не очень подходящим, и оно не может выразить истинного положения Дел. Более чем тридцатилетняя разница в возрасте, колоссальная дистанция в познаниях, недостижимый уровень интеллектуальных потенций, свойственный Георгию Петровичу, не позволяют дать столь конкретное и простое определение. В данном случае оно звучало бы излишне фамильярно. Но, с другой стороны, наши отношения представляют собой, конечно, нечто большее, чем отношения учителя и ученика. Нечего говорить о том, сколь интересно и приятно мне было оказываться в обществе Георгия Петровича. Но, кажется, бывали периоды, когда и мое общество создавало для него приятную обстановку. В общем, как я понимаю теперь, наши отношения были построены на большой духовной общности в отношении общего предмета увлечения, на безоговорочном признании авторитета, с одной стороны, и на теплых симпатиях - с другой.
Все, о чем я пишу здесь, сложилось в моем представлении не сразу, а в сущности уже после кончины Георгия Петровича, когда мысль постоянно стала возвращаться к его личности. В сложившихся представлениях сегодняшнего дня, несомненно, нашли отражение все впечатления, в том числе и самые ранние, от встреч и общения с этим необыкновенным человеком.
Впервые я увидел Георгия Петровича в конце июля 1950 г. Я приехал из маленького северокавказского курортно-провинциального городка поступать в Московский университет. Этот смелый шаг подогревался глубоким увлечением миром птиц и полным незнанием всех тех трудностей, которые предстояло преодолеть. Привез я с собой дневник полевых наблюдений своих юношеских лет, маленький альбом с примитивными, лично выполненными фотографиями птиц и острое желание убедиться в том, что действительно существуют люди - ученые, которые изучают пернатых. Кроме Брема, я не знал ничего.
Секретарь приемной комиссии биолого-почвенного факультета Мартынова была немало удивлена, когда в кратком официальном разговоре я сказал, что прошу ее познакомить меня с ученым, изучающим птиц, поскольку это более важно, чем проблематичное поступление в университет.
Меня ввели в кабинет, что-то коротко было сказано, навстречу мне поднялся человек, Мартынова ушла. Я был ошеломлен. Вместо созданного воображением сурового охотника (так представлял я себе зоологов) мне подавал руку кто-то совсем другой. Деталей этой встречи не помню. Знаю только, что был внимательно выслушан и ободрен. Если бы в тот момент возникла необходимость подыскать подходящие слова, чтобы выразить впечатление от этой первой встречи, я, конечно, сделать этого не смог бы. Сейчас, по прошествии теперь уже почти сорока лет, сделать это мне нетрудно. На меня произвели сильнейшее впечатление элегантность и благородство облика Георгия Петровича, и именно это осталось у меня в памяти от той далекой встречи.
Впоследствии я часто замечал, как при первой встрече с Георгием Петровичем люди испытывали, по-видимому, то же самое чувство, которое испытал и я. Уже сама внешность Георгия Петровича действовала весьма сильно и как бы определяла рамки поведения гостя или собеседника. Когда же завязывалась беседа, то тут неизбежно возникала совершенно особая атмосфера, и, независимо от числа и характера участвующих в ней лиц, каждый подпадал под влияние сказанных Георгием Петровичем слов.
Такая, я бы сказал, ренессансная легкость и непосредственность, с которыми Георгий Петрович мог вести беседу в любой ситуации и с любым собеседником, меня всегда поражали. Конечно, эти качества были в значительной мере врожденными. Но не только. Георгий Петрович иногда вузком кругу называл себя обломком старого мира. Реплика носила шутливый характер, но содержала и известный глубокий смысл, который становился ясен в случае, если тема развивалась. В упомянутое выражение Георгий Петрович вкладывал не столько социальное, сколько морально-этическое содержание. Он говорил, что знание всех тонкостей этикета человеку необычайно облегчает жизнь, поскольку истинным этикетом предусмотрены практически все жизненные ситуации и соответственно адекватные формы поведения. И, наоборот, человек, недостаточно знакомый с этикетом, тратит массу нервной энергии, чтобы не оказаться в неловком положении и все-таки часто в нем оказывается. Правда, с некоторой паузой добавлял Георгий Петрович, здесь необходима взаимность.
Жизнь ученого мира сложна. Отношения людей науки обременены, помимо обычных человеческих сложностей, еще и специфическими, порой весьма сильными эмоциями. Заслуженные или незаслуженные критические комментарии, подчас достаточно резкие, услышать здесь не редкость. Раздавались они и в адрес Георгия Петровича. Но я ни разу не слышал подобного из его уст в адрес кого-либо из коллег как человека. Он комментировал только результаты работы, т. е. публикации. И если это была критика, то в такой степени деликатная, что тот, в адрес кого она была направлена, должен был основательно собраться с мыслями, чтобы осознать ее. Правда, я знаю случай, когда Георгий Петрович, уже на склоне лет, в целом оценил деятельность одного из своих сверстников. Обращаясь ко мне, он сказал: "...посмотрите внимательнее, ведь король-то гол". Я думаю, более страшного приговора из его уст услышать было нельзя. Огромный вклад Георгия Петровича в отечественную и мировую науку общеизвестен. Известна его поразительная работоспособность. Но, насколько я могу судить, у него никогда не проявлялось чувство пресыщения специальной деятельностью, т. е. хорошо знакомое многим чувство профессионального переутомления. Можно было только удивляться тому энтузиазму, который охватывал его, когда появлялась новая идея. Молчать о ней Георгий Петрович не мог. Почти каждый, кто оказывался в такой период в его кабинете, должен был участвовать в обсуждении. Но само обсуждение было очень своеобразным. Это был монолог при видимости диалога. Георгий Петрович разъяснял собеседнику суть вопроса. Затем задавал вопросы и в основном сам на них отвечал. Спрашивал, какие детали следует уточнить, и тут же на эти детали указывал. Я много раз исполнял роль такого собеседника. И не раз был свидетелем исполнения этой роли другими. На первый взгляд эта манера могла показаться странной. Однако, учитывая, как правило, большие различия в уровне эрудиции собеседников, такая форма диалога была весьма продуктивна: Георгий Петрович отшлифовывал идею, а его собеседник почти всегда расширял свои специальные познания. Замечу, что это мое наблюдение касалось не только молодежи.
По-видимому, какие-то подобные мотивы лежали в основе другой характерной черты Георгия Петровича. Он не любил спорить. Многие недостаточно понимали факт реальной дистанции между Георгием Петровичем и собой в вопросах знания. У многих вообще есть склонность к полемике. Георгий Петрович в большинстве случаев, высказав свое мнение, не настаивал на нем, но обыкновенно не принимал и контрдоводов. Ему были чужды ученые споры, в которых будто бы рождается истина. По-моему, он не сомневался в том, что истина, в той степени, в которой мы ее ищем, может быть найдена только в результате кропотливейшего личного труда. Возможно, именно поэтому Георгий Петрович мало нуждался в оппонентах.
Вместе с тем в нем каждый мог найти самого внимательного и доброжелательного слушателя и советчика. Число лиц, обращавшихся к нему с самыми разными проблемами, определить невозможно. Зоологи всех возрастов и профилей, москвичи и иногородние, а позже и зарубежные коллеги стремились в Зоологический музей, чтобы поговорить с ним и получить его консультацию или узнать мнение по конкретному вопросу. Я не говорю здесь о соответствующей переписке, корреспондентами которой были сотни лиц внутри страны и за рубежом.
Георгий Петрович обладал поразительной памятью. Это было известно всем. Помимо необъятного числа специальных сведений он хранил в памяти множество данных из области истории, литературы, изобразительного искусства, музыки, обществоведения и т. д. Что же касается орнитологии, то я не помню случая, чтобы на заданный вопрос последовал ответ "не знаю" или даже "не помню". Ответ находился всегда, конечно, иногда лишь предварительный, ориентировочный, но всегда верно нацеливающий на источник.
При всем при этом у Георгия Петровича было твердое правило, которое в молодости меня очень удивляло. Если собеседник нуждался в ответе на конкретный вопрос (литературный источник, тот или иной факт, кем-либо ранее высказанный взгляд, гипотеза или теория) и Георгий Петрович в беседе отвечал на него, он тем не менее просил зайти завтра или послезавтра. В назначенный день собеседник получал библиографическую карточку, на которой от руки фиолетовыми чернилами были написаны все необходимые сведения. Ноша высшего авторитета, как я теперь понимаю, была очень нелегкой.
Начало моей учебы в университете совпало с периодом напряженной работы коллектива авторов под руководством Георгия Петровича над известной шеститомной сводкой "Птицы Советского Союза". Ядро авторской группы составляли сотрудники Зоологического музея и кафедры зоологии позвоночных и сравнительной анатомии МГУ - Н.А. Гладков, Е.П. Спангенберг, Е.С. Птушенко, А.М. Судиловская. Высокий профессионализм этих специалистов не подлежит обсуждению. Но профиль работы и специальные интересы каждого из них были весьма различные. Кроме того, это были личности, индивидуальности. Я думаю, что только Георгий Петрович, чей авторитет был практически близок к абсолютному, оказался в состоянии сплотить и придать импульс единообразному стилю работы этой группы.
Не могу не упомянуть в этой связи еще одну деталь. Круг друзей, очень близких знакомых, учеников у Георгия Петровича был широк. В него входили люди разных возрастов и положений, в том числе коллеги-сверстники, с которыми Георгий Петрович был знаком еще с начала своей научной деятельности. Я уже говорил о той непринужденности, которая возникала в общении Георгия Петровича с людьми. Но здесь следует отметить и другое. При всей легкости, а для многих и многолетней длительности общения с ним, по-видимому, все или, во всяком случае, несомненное большинство всегда ощущали какую-то грань, которая не переступалась. Из очень большого числа знакомых Георгия Петровича я знаю только одного-двух человек, в общении с которыми обоюдно использовалось местоимение "ты". Одним из них был Е.П. Спангенберг, для которого Георгий Петрович был Георгом, а сам он в устах Георгия Петровича именовался Женей. Трудно представить людей, более различающихся во всех отношениях, чем Георгий Петрович и Е.П. Спангенберг. Не могу сказать, почему именно в данном случае характер отношений был столь необычен для Георгия Петровича. Замечу только, что Георгий Петрович считал Евгения Павловича непревзойденным натуралистом, а Спангенберг видел в Дементьеве носителя всех идей теоретической орнитологии. Но, наверное, дело было не только в этом. Эти два человека действительно были очень близки, и их отношения - пример настоящей бескорыстной дружбы.
Георгий Петрович не очень любил наносить визиты. Сам же был радушнейшим хозяином, готовым встретить гостя в любое время. В старой маленькой квартире на Моховой, забитой книгами, эта черта Георгия Петровича была не очень заметна. Но все изменилось, когда он с семьей переехал в профессорский корпус нового университета на Ленинских горах. Бывая дома у Георгия Петровича и даже иногда пользуясь его кровом во время житейских невзгод, я был свидетелем того, с каким энтузиазмом и веселостью принимались здесь гости. Весь небольшой штат дома - жена, дочь (а ранее и мать) - трудился самоотверженно на этом поприще. Стол всегда был отменно накрыт и наряден. Сейчас, по приобретении житейского опыта, я вижу, что здесь не делалось столь обычных в других домах различий в зависимости от ранга принимаемых гостей. Всегда все делалось, как ныне выражаются, на высшем уровне. Даже когда случалось мне быть единственным гостем, картина не менялась, за исключением, конечно, числа приборов на столе.
Скажу еще, что при большом стечении гостей Георгий Петрович старался свести к минимуму свое, так сказать, интеллектуальное превосходство, часто стихийно, как я говорил, проявлявшееся при всяких собраниях с его участием. В поведении это была прямая противоположность тому, что связывается обыкновенно с понятием тамады или ведением стола. Гостям за столом предоставлялась полная свобода.
Георгий Петрович, как я сказал, не очень любил бывать в гостях и после соблюдения всех правил приличия обычно торопился уехать. Но я знаю, правда, по крайней мере одно исключение из этого. Скажу здесь несколько слов.
В 50-е гг. лаборантом орнитологического отдела Зоологического музея работала М.В. Егорова. Уже тогда она была немолодой женщиной. Насколько я знаю, Мария Васильевна не имела высшего образования. Сейчас я предполагаю, что она имела только классическое гимназическое образование. Эта основа в сочетании с очень долгой работой в музее сделала ее профессиональным хранителем научной орнитологической коллекции. Без Марии Васильевны чувствовали себя совершенно беспомощно все работающие в орнитологическом отделе, в том числе и штатные сотрудники. Она знала отдел во всех отношениях наизусть. Ее очень уважали и далеко за его пределами. Обладала она удивительно мягким, я бы сказал, ласковым характером и замечательной способностью легко улаживать всякие недоразумения - и личные, и производственные. Время от времени сотрудники музея собирались у Марии Васильевны дома отметить какое-либо событие, а иногда и просто так. У нее нравилось бывать всем, в том числе и Георгию Петровичу.
Мария Васильевна жила одна, занимала большую комнату на третьем или четвертом этаже московского дома. Несмотря на большие размеры комнаты, в ней было крайне тесно и вместе с тем необыкновенно уютно. Вся заставленная старинной мебелью комната изобиловала старыми и очень старыми вещами, в том числе предметами прикладного и изобразительного искусства. Говорили, что вещей моложе 100 лет в доме у Марии Васильевны нет. И это была правда. Глубокое искреннее радушие хозяйки, атмосфера, создаваемая старинными вещами и обстановкой, приводили гостей в столь приятное расположение духа, что домой разъезжались обычно далеко за полночь. Именно здесь Георгий Петрович чувствовал себя так, что не было и следа обычного стремления скорее уехать домой.
О многом я мог бы еще вспомнить, но, пожалуй, ограничусь сказанным. В заключение же упомяну вот что. В 50-60-е гг. в стране не было академического или университетского центра, где имя Г.П. Дементьева не ассоциировалось бы с высшим авторитетом в области орнитологии. Огромное большинство работающих в этой сфере было лично знакомо с ним. И самое замечательное заключалось в том, что, занимая положение профессора МГУ, Г.П. Дементьев, осознавая это или нет, выступал тем консолидирующим началом, которое при всей многоплановости орнитологии делало ее одним из самых цельных направлений в отечественной биологической науке.
Л. С. Степанян
