Она выросла в по-советски обеспеченной семье. Шутка ли, мать – Мария Алексеевна Воронова – инструктор горкома партии, отец Иван Дмитриевич – заведующий облсобеса. Даже в элитарной школе, где Лена училась и где учились дети различных ответственных работников, Лена была на особом счету. Учителя заискивали перед ней. «Пятерки» ставились почти автоматически.
Парни ходили за ней шлейфом. Несколько раз Лена, по настоянию матери, приглашала некоторых из них домой «на чашку чая». Но именно здесь начавшаяся было дружба бесславно заканчивалась. Гости так подобострастно вели себя с Марией Алексеевной, которая всегда верховодила как вообще в семье, так и за столом, так старались услужить ей, так преданно смотрели ей в глаза, что Лена быстро теряла к ним всякий интерес.
Летом Лена отдыхала с родителями в лучших пансионатах и турбазах. Но куда охотнее она проводила время в деревне Дрязги, где жила её бабушка по отцу. Просыпаться под петушиные крики, тут же бежать прямо на пруд, окунуться в по-утреннему теплую воду доставляло её наслаждение. А какое удовольствие было ходить в лес за малиной под щебет птиц или, свив на лугу венок из полевых цветов, пройтись босиком по утренней росе, взбивая высокую, по пояс, траву. Нравилось Лене по утрам кормить кур, помогать бабушке в саду и на огороде.
Жаль только, что дольше недели побыть ей у бабушки не удавалось. Мария Алексеевна недолюбливала свекровь, считая, что та «портит дочку», о чем неоднократно и с раздражением говорила мужу. В чем только конкретно эта «порча» состояла, так ни разу и не сказала.
Вероятно, дни, проведенные в деревне среди цветов и ягод, птиц и бабочек побудили Лену по окончании школы подать документы на биофак. Матери она решила пока ничего не говорить.
Дело в том, что Мария Алексеевна, сама родившаяся и выросшая в деревне, заочно окончившая пединститут, начавшая карьеру в сельском райкоме ВЛКСМ, сама пробившаяся из села «в область», ставшая инструктором горкома по работе с молодежью, была женщиной энергичной и властной.
Её взгляды на образование дочери порой бывали противоречивы. То она говорила, что не годится такой девушке, как Лена «возиться в лягушачьем дерьме», а её следует пойти на более «престижные» исторический или юридический факультеты. То вдруг заявляла, что дочери вообще незачем учиться, а крайне необходимо быстро и выгодно выйти замуж, и при этом упрекала Ивана Дмитриевича в том, что тот недостаточно уделяет внимания этому важному вопросу. Мнение самой Лены, естественно, не спрашивалось.
Как бы там ни было, Лена оказалась на первом курсе биофака, где быстро втянулась в студенческую жизнь. Здесь никто не спрашивал про её родителей, а больше интересовались взглядами Лены на события в стране и на жизнь вообще (шел 1987 год). Парни заглядывались на Лену, но это хотя бы был интерес К НЕЙ САМОЙ, и уже поэтому не был неприятен.
Неожиданно Лена стала замечать, что в чем-то уступает однокурсникам. Она не сразу поняла в чем, а когда поняла, немало смутилась. Лена вдруг выяснила, что в школе совсем не читала, хотя в их большой квартире имелись, наверно, все собрания сочинений, выходившие в стране за последние двадцать лет, в том числе и редкие, доступные далеко не каждому. Подобранные по размерам, книги стояли на полках в образцовом порядке со слипшимися страницами и аккуратно протираемыми от пыли корешками. «Читательский бум» застал Лену врасплох…
Теперь в книжных рядах то там то тут стали появляться просветы, что нимало удивило Марию Алексеевну. Когда же «пропавшие» книги стали обнаруживаться на журнальном столике дочери, мать даже онемела.
А Лена проглатывала одно за другим. Стендаль и Диккенс, Толстой и Чехов, Куприн и Достоевский лишь вызывали удивление, как она могла их пропустить, не заинтересоваться раньше. Далее последовали Дудинцев и Гранин, Залыгин и Астафьев, Набоков и Солженицын.
Через год Лена уже была другим человеком. А тут подошло время ехать на практику на университетскую биостанцию. Здесь Лена словно почувствовала себя опять у бабушки в деревне. Снова лес, река, луг. Но теперь студентка биофака Елена Воронова смотрела на окружающий мир другими глазами. Она будто бы встретилась со старыми друзьями, но и она и они были уже другими; повзрослевшими, окрепшими, готовыми открыть друг другу свои тайны. Сборы растений, ловля насекомых, ночные экскурсии в лес, чтобы услышать пение козодоя. И конечно же, грибы, ягоды, цветы, купание в реке.
Разговоры с подругами о новых прическах, косметике также входили в «обязательную программу». Лена любила косметику и умела ею пользоваться. По настоянию матери она приволокла с собой целый чемодан импортных нарядов, которые должны были вызвать восхищение однокурсников и зависть однокурсниц. Мария Алексеевна долго наставляла дочь, что именно надо надевать на танцы, а что на «журфикс» или «коктейль» (???). Чемодан так и пролежал целый месяц под Лениной кроватью ни разу ни открытый, хотя были и танцы, и ночные костры, и песни под гитару.
Неподдельный интерес к природе и проблемам её сохранения привел Лену в дружину охраны природы, существовавшую тогда на биофаке. Работавшие здесь студенты были до самозабвения увлечены познанием тайн природы и проблемами её сохранения. Их разговоры настолько занимали Лену, что она даже прочитала всё, что было в университетской библиотеке по содержанию хоть как-то связано с сохранением биоразнообразия. Опять же через Марию Алексеевну удалось раздобыть несколько переводных монографий, хотя экология проходилась только на четвертом курсе.
В дружине Лена познакомилась с Генрихом. Собственно, она знала его и раньше. Он был на два курса старше Лены, отслужил в армии, увлекался орнитологией и был одним из активных членов дружины. Они общались и раньше; Генрих был неизменно вежлив, корректен, но нисколько не выделял Лену из других девушек, среди которых, надо сказать, пользовался немалым успехом. Лене нравился этот высокий остроумный юноша с армейской выправкой и открытым лицом, прямой и честный.
Экскурсии на природу теперь стали круглогодичными. Лене особенно нравились весенние рейды по первоцвету и березовому соку, когда весна расправляет крылья, природа пробуждается, распускаются почки, а в лесу глохнешь от птичьего хора.
В Ленином гардеробе, потеснив заграничные наряды, почетное место заняла штормовка защитного цвета со значком, на котором красный кружок был изображен на фоне соприкасающихся зеленого и синего полей. На вопрос матери, что это такое, Лена гордо ответила: «Герб студенческого природоохранного движения».
Такой ответ произвел на Марию Алексеевну гнетущее впечатление. За безобидной формулировкой ей мерещились кошмары типа «Тайной ложи потрошителей», «Масонского клуба» или «Тайной секты самоубийц», про которых читают лекции на партактивах и которые коварными щупальцами опутывают её дочь. «Развелось их! Как же, свобода, демократия, чтоб их… Наплодили нечисти!» Немного придя в себя, многоуважаемый инструктор горкома по работе с молодежью стала составлять план действий…
После третьего курса Лена собиралась ехать со студенческим отрядом работать в отдаленный заповедник. Мысль о том, что дочь проведет месяц с лишним в какой-то глухомани наедине с медведями и кабанами повергла Марию Алексеевну в ужас. Она ещё более настойчиво стала твердить Лене о замужестве, порой срываясь на крик и ругань.
План Марии Алексеевны в отношении дочери не отличался оригинальностью. Несколько изменился лишь контингент приглашаемых в гости кандидатов в зятья. Теперь это были люди значительно старше Лены, имеющие законченное высшее образование (как правило, заочное) и занимающие солидные должности в бюрократических структурах. В их обществе Лена не выдерживала и пяти минут. Затем, подавляя зевоту, она уходила в свою комнату под каким-нибудь благовидным предлогом.
Частые конфликты с матерью не прошли для Лены бесследно. Она похудела, осунулась, втихаря стала покуривать… Пригласить домой кого-нибудь из университетских друзей Лена так и не решилась…
С третьего курса Лена начала специализироваться по кафедре биохимии. Её стол, до поступления в университет сиявший чистотой, теперь был завален трудами по биохимии, биофизике, математической биологии, тетрадями, конспектами.
На пятом курсе Лена получила приглашение в аспирантуру от одного академического института, где проходила преддипломную практику. Так она оказалась в подмосковном городе Пущино-на-Оке, где поселилась в малосемейном общежитии… Думаю, мы тактично опустим описание тех сцен, которые разыгрывались между матерью и дочерью и которые непрерывно сопровождали подготовку аспирантки к отъезду.
В Пущино Лена опять встретилась с Генрихом, который учился в аспирантуре в Москве и приехал в Пущино на конференцию молодых ученых. Лена пригласила его вечером к себе на чашку чая. Вечер этот растянулся до утра…
Через неделю Вороновы получили от дочери телеграмму следующего содержания: «Я выхожу замуж. Свадьба такого-то числа. Ждем. Лена. Генрих».
В ответном письме Мария Алексеевна одобрила решение дочери, но добавила: «Зачем вам играть свадьбу в общежитии? Приезжайте домой. Соберется вся родня, друзья, коллеги. Отпразднуем так, чтобы перед людьми стыдно не было.» Генрих, прочитав это письмо, уже засобирался ехать, но Лена слишком хорошо знала свою мать, её способность почти гипнотически воздействовать на людей. Ясно было, что она попытается прибрать Генриха к рукам, подавив его своей властностью. Да и пышные свадьбы со всей их атрибутикой последнее время вызывали у Лены отвращение.
… Уже который день в Пущинском ДАСе шли лихорадочные приготовления к свадьбе. Вороновы прислали денег, на которые спешно закупались продукты. От роскошного свадебного платья (разумеется, импортного), присланного матерью, Лена наотрез отказалась. Её свадебный наряд ограничился собственноручно сделанной белой розой (пригодились бабушкины уроки), воткнутой в прическу, да скромного кремового платья.
… Второй день свадьба гуляла на берегу только очистившейся ото льда Оки. Генрих пришел с удочкой и, пока гости веселились, наловил полный котелок окуней. Так что свадьба завершилась ароматной весенней ухой. Мария Алексеевна блистала своим отсутствием…
… Елена Ивановна, старший научный сотрудник Института фотосинтеза надела солнцезащитные очки и подняла глаза. Генрих и их сынишка – пятилетний Андрей только что сковырнулись с санок у подножия длинного спуска и теперь затеяли веселую возню…
В туманной дымке над Окой темной черточкой маячил косяк гусей, удалявшийся к северо-востоку. Первый в этом году…