По-моему, именно в январе 1971 года на кафедре зоологии позвоночных прошел слух о том, что в Магадане из отдела биологии СВКНИИ в скором времени будет организован Институт биологических проблем Севера. Естественно, студентов-третьекурсников, которые в то время были помешаны на том, чтобы объездить всю страну, возможность, пусть и пока теоретическая, попасть туда, где по выражению Олега Куваева, «география кончается», очень сильно заинтересовала. Поехать в малоисследованные места на предкурсовую, а затем и преддипломную практику, учитывая расстояние и стоимость проезда, казалась чем-то далеким от реальности, и в то же время жутко манила. Тем более, что с темами курсовых еще не все определились.
И как раз в это время Рюрик Львович Беме сказал двум студентам (мне и Саше Степнову), что такая возможность вполне реальна. В это время в Москве был в командировке его друг, сотрудник создаваемого института Андрей Александрович Меженный. И Рюрик Львович пригласил нас к себе домой, где и познакомил с Андреем Александровичем, которого все звали Отцом Андреем. Нас поразило у него в доме прежде всего бесконечное, как нам показалось, количество клеток с птицами, которых он искренне любил, и которые наполняли его дом всевозможными звуками – казалось, что сам дом поет.
Там и состоялся разговор, который на всю оставшуюся жизнь определил мою судьбу. Естественно, Рюрик Львович стал научным руководителем наших курсовых и дипломных работ. И мы последующие два полевых сезона провели на Чауне, где отстраивался стационар Института биологических проблем Севера, и в то время в основном велись гельминтологические исследования на птицах (как описание фауны гельминтов, так и изучение их природных циклов). А так как мы были еще «неоперившимися» студентами, то основной нашей задачей была добыча птиц самых различных таксонов птиц для этих работ. Это позволило нам в течение двух сезонов не только подробно наблюдать птиц в природе, но и собрать коллекцию тушек самых различных их видов (от полярной гагары и тундрового лебедя до самых мелких воробьиных) которая была привезена в Москву и передана в Зоомузей МГУ. Рюрик Львович очень ей обрадовался, тем более что часть редких видов была представлена довольно хорошими сериями.
Это позволило нам определиться с темой курсовых, и, впоследствии, дипломов. Меня более интересовала чистая фаунистика, а Сашу – экология, о чем мы и сказали Рюрику Львовичу по возвращении после первого полевого сезона, получив его одобрение. Таким образом материал мы собирали вместе, а потом анализировали его с различных позиций.
Он был очень добрый и мягкий человек. Никогда не повышал голос, хотя, как и все студенты (как я сейчас понимаю), в процессе работы над курсовыми и дипломными проектами порой мы давали ему повод для неудовольствия. Очень много помогал с литературой, как советами, так и книгами.
Именно Рюрик Львович посоветовал и помог мне оформить допуск для возможности работать с литературой. Дело в том, что в те времена труды Арктического и Антарктического института, в котором были в разное время опубликованы значительные орнитологические работы, хранились в библиотеках под грифами «для служебного пользования» или «секретно». А также он порекомендовал мне отправиться в Зоологический институт Ленинграда, где я смог поработать с коллекциями(включая самые первые сборы с Чукотки), и литературой.
На преддипломной практике мы нашли пуховичка розовой чайки, которого выкормили и вырастили, грудью защищая от гельминтологов, (которые хотели его заразить паразитами и вскрыть на предмет циклов), и привезли в Москву. Птица сделалась совершенно ручная, мы даже учили ее летать, и она всегда возвращалась к нам. Рюрик Львович был очень этому рад, и при возможность передал ее своим коллегам из Берлина, которые поместили ее в тамошний зоопарк. Там она успешно перелиняла и прожила несколько лет.
Именно благодаря тому, что Рюрик Львович помог мне побывать на Чукотке, я после окончания кафедры оказался в Магадане, что и определило мою дальнейшую жизнь. И хотя специальность я в дальнейшем поменял, так как мне всегда были более интересны экспериментальные исследования, приезжая в Москву, всегда заходил к нему в лабораторию. Он с интересом расспрашивал меня о работе, о том, чем я занимаюсь, хотя, как мне казалось, сожалеет, что я оставил орнитологию.
Несмотря на это, я всегда считал, считаю и буду считать его обаятельным, умным, очень тактичным и добрым человеком, и очень рад, что он, как и другие преподаватели кафедры, был моим наставником и учителем в жизни и науке.
М.Ю.Засыпкин, зав. лаб. популяционной генетики ИБПС, ученик Рюрика Львовича Бёме
