Лоренц Фёдор Карлович

К счастью, имеются свидетельства современников о различных сторонах жизни и деятельности Ф.К. Лоренца. О нём писали С.А. Бутурлин, М.А. Мензбир, А.Ф. Котс, Ф.Д. Плеске. Нам представляется целесообразным взять эти высказывания за основу очерка с небольшими редакци­онными правками применительно к настоящему стилю изложения. Нам кажется, что эти материалы как нельзя лучше отражают атмосферу тех лет в орнитологии и челове­ческие качества самих орнитологов.

Вот что писал о своём учителе А.Ф. Котс: «Фёдор Карлович родился в городе Вилюне Калишской губернии. Отец, текстильный мастер, родом из Саксонии, переселился вскоре на одну из московских фабрик, и здесь, среди большого города, протекали и детские, и юношеские годы молодого Лоренца. Таким образом, условия, среди которых приходилось развиваться будущему натуралисту, совсем не соответствовали настоящему его призванию. Получив самое скромное образо­вание, окончив трехклассное училище, 16-летний Лоренц берёт место в одной известной музыкальной фирме. Но вскоре его отец перевёлся на фабрику в Богородском уезде. Вместе с отцом устроился наш будущий зоолог, и здесь, вдали от города, могла проснуться и окрепнуть горячая любовь его к природе и наиболее совершенным её формам — к миру птиц. Лоренц все свободное от службы время посвящал охотничьим экскурсиям. Однако уже эти первые шаги к ознакомлению с птичьей фауной рисуют молодого Лоренца больше наблю­дателем-натуралистом, чем охотником. За это говорит нео­бычное для молодых охотников-спортсменов обилие чрез­вычайно тонких наблюдений, сохранившихся у него на всю последующую жизнь. К этому периоду времени, шестидесятым годам, относятся все более ранние биологические заметки, разбросанные в позднейших сочинениях Лоренца, а также первые попытки сохранить добытые на охоте экзем­пляры путем художественной их препаровки. Возможно, что знакомством с первыми элементарными приёмами в набивке чучел Лоренц был обязан указаниям какого-нибудь люби­теля. Но принимая во внимание, что даже среди професси­ональных препараторов Фёдор Карлович, по крайней мере в отношении некоторых групп животных, не имел себе равных даже за границей, приходится признать, что совер­шенством, которого он достиг в препараторском искусстве, Лоренц обязан был всецело самому себе — редкому сочетанию врождённой наблюдательности и художествен­ного дарования. Казалось, что при этих данных будущее его, как натуралиста и художника, являлось обеспеченным. И тем не менее призвание Лоренца опять было поставлено на карту, когда он вздумал основать своё собственное дело в области красильного производства. К счастью для науки, дело это не пошло.

Тогда Фёдору Карловичу пришла мысль применить на практике своё искусство препаратора и основать ту фирму, которой впоследствии суждено было занять совершенно исключительное положение. Уже первое выступление Ло­ренца на новом поприще, его участие в Политехнической выставке в Москве 1872 г., обратило на себя внимание естественнонаучных обществ, и это упрочило положение новой фирмы. Научные экскурсии, постоянное и вниматель­ное наблюдение за поступлением птиц на рынки, а также масса материала, присылавшегося охотниками для препаров­ки в мастерскую, сделали Лоренца, бесспорно, лучшим знатоком орнитологического населения Московской губер­нии. Результаты этих тридцатилетних наблюдений были изложены в опубликованной позднее книге «Птицы Мос­ковской губернии». В этом труде, как и вообще во всех статьях и сочинениях Лоренца, характерной чертой является полная оригинальность содержания, свидетельствующая о личном опыте, и всюду, как в изложении фактов, так и в спорных теоретических вопросах (напомню лишь вопрос о различении беркута и халзана, о природе «полубелой лазо­ревки» и тетерева-межняка), мы находим собственное воз­зрение автора или по крайней мере новую аргументацию в пользу существующих уже в науке. Однако знания Фёдора Карловича Лоренца не ограничивались местной фауной. С целью получения новых, ценных для науки видов он завязывает отношения с коллекторами в отдалённых местно­стях России. И здесь его старания, его стремление расширить наши сведения о малоизвестных фаунах сумели захватить немало лиц, впервые научившихся на охоте видеть не только одну забаву, но и одно из средств к обогащению науки. Эта обширная корреспонденция с любителями и охотниками Центральной Азии, Сибири и Кавказа особенно расширила наши познания в отношении двух групп — тетеревиных и фазаньих, не случайно красотою оперения и своеобразностью повадок обративших на себя внимание Ф.К. Лоренца. Изучив, как никто другой, изменчивость, распространение и образ жизни местных форм, он так заинтересовался откры­тым в 1875 г. кавказским тетеревом, что временно бросил дом и уехал на Кавказ с целью изучить на месте эту замечательную форму. В результате — превосходное монографическое описание одной из характерных и дотоле малоизвестных птиц Кавказа, вошедшее в сочинение о северокавказских птицах. Главной основой этого труда послужила вторая, более продолжительная поездка на Кав­каз. Что касается до самой книги, известной каждому специалисту, то в ней и мастерски набросанные характери­стики изученного края, и множество точных наблюдений, не говоря уже о вновь открытых им формах, совершенно заставляют позабыть недостаточность первоначального обра­зования автора. Следует отметить ещё одну особенность этого издания — это превосходные таблицы, исполненные совер­шенно новым способом. Последний наиболее совершенного применения достиг при составлении таблиц к другому капитальному труду — «О выродках тетеревов», давно задуманному Лоренцем. В этом труде имелось в виду дать результаты многолетних сборов и исследований в той области орнитологии, где Фёдор Карлович пользовался признанием первого авторитета.

Известный издавна среди промышленного мира и охот­ников, Лоренц в течение многих лет из сотен тысяч ежегодно доставляемых в Москву тетеревиных птиц имел возможность отбирать самые ценные из выродков, ублюдков и других чрезвычайно редких экземпляров, которые с особой тща­тельностью монтировались в виде чучел и препровождались к фотографу. Полученные фотографии in folio раскрашива­лись потом под наблюдением Фёдора Карловича. Больше двадцати таблиц, во многих тысячах экземпляров, были заготовлены автором таким образом и ждали только текста. Но, полагаясь на колоссальную память, Фёдор Карлович все откладывал писание книги и не оставил материалов, могущих облегчить задачу тех, кто принял бы на себя обязанность издать в возможно скором времени великолепный атлас и немногие сохранившиеся заметки.

Изданием своих печатных трудов Лоренц приобрёл широкую известность среди зоологов-специалистов и, как член трёх Императорских ученых обществ, пользовался глубоким уважением в университетской среде.

Недостаток места не позволяет нам остановиться более подробно на научной деятельности Ф.К. Лоренца, иначе нам пришлось бы кроме множества заметок и статей в охотничьих и иностранных орнитологических журналах перечислить все случаи, когда одними лишь бескорыстными стараниями Фёдора Карловича осуществлялись научные работы его знакомых и учеников, непрерывно обращавшихся к нему за получением научных материалов. Это в области науки. И то же в области другой, быть может, ещё менее заметной деятельности Лоренца: напомню о постоянном жертвовании экземпляров в университетский Зоологичес­кий музей.

Три поколения учёных приобщились к орнитологической работе на глазах и под ближайшим руководством Фёдора Карловича. Кто из многочисленных знакомых по работе или учеников его не сохранил самого светлого воспоминания о приветливом, отзывчивом характере, о благородном облике Аоренца, о долгих, неизменно привлекательных беседах и научных спорах в его скромной мастерской, уставленной коллекциями любимых им животных! Эти научные беседы, чуждые всякого академизма, были одинаково дороги и опытным, уже сложившимся учёным, и охотникам-любителям, и начинающим натуралистам. В лице Фёдора Карловича невидимая нить соединяла лиц, весьма различных по положению, возрасту и школе, но сходившихся в отношениях к нему как к редкому идеалисту-труженику, в котором безза­ветная любовь к природе и науке примиряла все различия».

А вот как оценивал работу Лоренца С.А. Бутурлин: «Фёдор Карлович был не только превосходным художни­ком-препаратором, мне кажется, лучшим из профессиональ­ных препараторов России. Он был прекрасным наблюдате­лем и знатоком птиц, и хотя он не щедро делился своими познаниями в печати, все, что им опубликовано по орнитоло­гии, — полно интереса. Напомню его известную работу по орнитофауне Московской губ. или не менее известную работу по птицам Северного Кавказа с прекрасными, выпол­ненными самим Ф.К. в красках рисунками. Здесь впервые дано хорошее описание токования интересного кавказского тетерева, для изучения которого Ф.К., собственно, и ездил на Кавказ, указана правильно смена нарядов этой птицы, а также дано описание и изображение кавказского скворца, ранее неправильно определявшегося наблюдателями. На русском же им опубликована была в «Охотничьей газете» весьма интересная работа о глухарях.

Целый ряд других птиц был впервые им описан в разных научных журналах — например, степной тетерев, северокав­казский, талышский, туркестанский фазаны. Некоторые птицы были описаны по экземплярам, собранным Ф.К., и по его указаниям, так как сам он отнюдь не гнался за тем, чтобы непременно являться в качестве первого описателя.

Любимой группой Ф.К. были куриные птицы, а из них в особенности тетеревиные. Все московские охотники и все торговцы дичью (а Москва — крупный центр этой торговли) знали его, и через его руки ежегодно проходил огромный материал. Много лет работая по выродкам и помесям тетеревиных, Ф.К. превосходно нарисовал целый ряд интереснейших экземпляров и тщательно воспроизвел эти рисунки в красках, подготовив вполне таблицы к изданию. Но написать текст к этим таблицам Ф.К. всё откладывал до более свободного времени, несмотря на уговоры многих лиц, в том числе и автора этих строк.

Было бы крайне грустно, если бы все эти ящики, наполнен­ные готовыми уже таблицами, пропали для публики. Работа давно уже сделана, затрачены и труд, и время, и деньги на самую интересную и дорогую часть издания. Если даже у Ф.К. не осталось заметок и записок (это при его превосходной памяти весьма возможно), то всё же не будет стоить большого труда составить самый краткий текст к таблицам (лучше всего на двух языках) и опубликовать эту работу».

К счастью, в значительной степени это пожелание было выполнено. Стараниями А.Ф. Котса и наследников Лорен­ца вышла первая часть атласа тетеревиных с 24 цветными таблицами. «На днях вышел первый выпуск посмертного издания сочинений покойного Ф.К. Лоренца о русских тетеревах, их разновидностях», — писал Ф.Д. Плеске в «Орнитологическом вестнике». Далее он следующим обра­зом оценивает эту работу: «При просмотре этого первого выпуска роскошно изданной монографии невольно перед нами воскресает идеальная личность покойного художника-натуралиста. Невольно приходится дивиться тому количе­ству энергии, заботливости, а главное — безграничной любви к научному делу, которые нужно было вложить в этот труд, результат почти полувековой деятельности».

С самых ранних лет Ф.К. Лоренц в качестве страстного наблюдателя и охотника до тонкостей изучил нравы наших тетеревиных, что дало ему возможность оставить нам ценные, вполне оригинальные наблюдения над их жизнью, вошедшие в первый выпуск посмертного издания. Одновременно он научился высокохудожественно воспроизводить в чучелах своих любимцев. Благодаря этому таланту создалась возмож­ность применить при изготовлении художественных таблиц совершенно новый, оригинальный способ. Свежие, только что поставленные чучела, сохранившие ещё правильность форм и блеск оперения, фотографировались в артистическом заведении гг. Шерер и Набгольц в естественной обстановке, воспроизводились фототипическим способом и раскрашива­лись от руки.

Познакомившись с жизнью тетерева, Ф.К. Лоренц изучил в совершенстве его разновидности и ближайшего сородича — кавказского тетерева. Наконец, через его руки в течение нескольких десятков лет проходили огромные серии всевозможных выродков и помесей тетеревиных. В этом случае он не только изучал внешние признаки, но живо интересовался также вопросами гермафродитизма и способ­ностью к размножению ублюдков. Благодаря некоторым симпатичным чертам своего характера Фёдор Карлович, стоявший всегда вне ученых партий, легко находил содей­ствие при решении анатомических и гистологических задач со стороны разных выдающихся ученых. Ф.К. Лоренц благодаря массе прошедшего через его руки материала сделался первым знатоком во всем свете по части тетереви­ных разновидностей и выродков. Мне лично пришлось быть свидетелем, как он вразрез с мнением целого ряда петербургских орнитологов, восхищавшихся особенно оригинальным экземпляром помеси тетерева с белой куропаткой, сразу признал этот экземпляр за грубую фальсификацию и своими опытными руками сейчас же продемонстрировал присут­ствующим швы, которыми куски кожи тетерева были сшиты с кусками кожи белой куропатки.

Одним словом, Ф.К. Лоренц вложил в монографию о тетеревиных все свои духовные и материальные силы, все свои сбережения, скажем — всю свою душу. Не удивитель­но поэтому, что размеры задуманного труда и тщательность его исполнения лишили Фёдора Карловича, занятого теку­щими профессиональными работами и заботами, возможно­сти довести дело до конца. Пожелаем же настоящему сочинению, этому первому опыту создания в России роскошно изданных зоологических монографий, несмотря на его высо­кую цену, самого широкого распространения и заслуженного успеха. Пусть русские охотники и любители природы запасутся экземплярами и не дадут всему небольшому изданию разойтись за границей и сделаться в России библиографической редкостью. Там оно уже оценено по достоинству, ибо получило на Первой Международной охотничьей выставке в Вене золотую медаль.

Издание это стало библиографической редкостью. Дру­гих выпусков не последовало, несмотря на предпринимавши­еся усилия. Относительно благополучно сложилась судьба лоренцевских сборов аберративных тетеревиных. Большая часть их попала в Дарвиновский музей, создатель которого А.Ф. Котс возглавил после смерти Лоренца его фирму по договоренности с наследниками. Расплачивались с ним главным образом чучелами. Меньшие части коллекции аберраций попали в Ригу, в Германию и Англию. Из мастерской Лоренца вышла целая династия таксидермистов Федуловых, двое из которых, перейдя в Дарвиновский музей, изготовили основную часть его экспозиций. Тетерева Лоренца послужили материалом эволюционных исследований А.С. и Г.С. Раутиан, проиллюстрировавших действие ста­билизирующего отбора, сформулировавших представление об адаптивной норме.

В заключение приведём мнение о Ф.К. Лоренце патриарха отечественной орнитологии академика М.А. Мензбира: «Я знал Фёдора Карловича более 30 лет и за этот долгий срок мог убедиться в совершенно исключительной любви к природе и таком высоком отношении к науке, какое доступно только истинно культурному человеку. Ф.К. всегда резко разделял свои труды ради заработка и свои занятия, вызываемые научным интересом. Усталый от про­должительной механической работы, он рад был каждому зоологу, который приходил к нему поделиться чем-нибудь новым или узнать от него самого что-нибудь новое относи­тельно нашей фауны. Прямо из мастерской он садился писать письма, чтобы получить те или другие интересующие его сведения, и своей любовью к делу заряжал своих корреспон­дентов. Трудно сказать, сколько ценных в научном отноше­нии сведений и интересных экземпляров птиц и зверей получил Ф.К. из самых отдаленных углов нашего Отечества. И всё, что он получал, он строго сортировал: все представляв­шее научный интерес им предлагалось прежде всего Мос­ковскому университету, московским зоологам, отчасти Зооло­гическому музею Академии наук или оставлялось для себя, но в продажу предназначались или обыкновенные предметы, или дублеты более редких, после того как местные специалисты уже имели оригиналы. Равным образом Ф.К. с удивитель­ной готовностью работал на провинциальные естественно-исторические музеи и собирал систематизированные кол­лекции для любителей, радуясь каждому редкому экземпляру, которым он мог обогатить то или иное собрание. По некоторым отделам птиц Ф.К. обладал колоссальными сведениями...

Наряду с любимыми тетеревиными Ф.К. с исключитель­ным увлечением интересовался нашими хищными птицами, и я лично обязан ему драгоценными в научном отношении экземплярами для одной из своих работ, которые он собирал для меня в течение 25 лет с такой настойчивостью, как будто дело шло о его собственной работе. Вообще все московские зоологи, работающие по позвоночным, так или иначе связаны с Ф.К. Лоренцем...

Казалось бы, что такое препаратор в Москве, где их найдётся добрый десяток. Но Ф.К. был научный препара­тор, выше всего ставивший науку, и к тому же высококуль­турный человек, с которым не только охотно поддерживали отношения, но и к которому питали большое уважение учёные-специалисты. Трудно сосчитать, скольких препара­торов для экспедиций и студентов обучил Ф.К., и все бесплатно, лишь бы побольше было коллекторов. В его руки как-то сам собой стекался интересный фаунистический материал, и лучшие коллекции Зоологического музея Мос­ковского университета связаны с именем Лоренца.

Да будет же его имя светлым воспоминанием для тех, кто привык его уважать при жизни, и да послужит он примером тем, кто работает на скромном поприще препараторской деятельности, наглядно показывая, что они могут сделать для науки при уважении к ней».

Смерть застигла Ф.К. Лоренца за любимым делом. Он умер 5 октября 1909 г. и был похоронен на кладбище на Введенских горах в Москве.

B.C. Шишкин