Амурский кобчик. Точка зрения

12.01.2013

Амурский кобчик, Falcoamurensis, овсянка-дубровник, Emberizaaureola и сотни других воробьиных, водоплавающих, куликов и хищных птиц, воспроизводящих свои популяции в пределах Российской Федерации, но мигрирующих и зимующих в странах умеренной и южной Азии: Кто должен являться собственником, и нести ответственность, за этот природный ресурс с точки зрения естественного и международного права?

Сенсационная и шокирующая информация в интернете http://www.conservationindia.org/campaigns/amur-massacre о массовых коммерческих отловах амурских кобчиков на их традиционных “миграционных остановках” (stopover) в северо-восточной Индии (Nagaland) остро поставила вопрос, вынесенный в подзаголовок данного сообщения.

Но начнём всё-таки с комментария по поводу амурского кобчика. Внимательное знакомство с текстом этого сообщения, и понимание реальности, позволяет однозначно заключить, что оценки ежегодного изъятия, приведенные в данном сообщении – 120-140 тыс. особей крайне завышены. Амурский кобчик – это относительно узкоареальный вид. В бассейне Амура его популяция простирается на 3,5 тыс. км с запада на восток. В собственно северном и центральном Китае примерно на столько же (Cheng, 1987, p. 122). Территория бассейна Амура в состоянии поддержать едва ли более 100 тыс. особей. Имеется и менее оптимистичная оценка: от 8 до 15 тыс. гнездящихся пар в России http://rrrcn.ru/ru/raptors/birds-of-prey. Современное состояние китайской части популяции нам не известно. Но в любом случае, многолетнее и ежегодное изъятие подобного числа особей популяция этого вида не могла бы выдержать.

В качестве утешения можно указать, что обратное (весеннее) возвращение амурских кобчиков с их африканских зимовок, загадочным образом, практически не фиксируется в пределах Индийского субконтинента (Rasmussen, Anderton, 2003, p. 113). Возможно потому, что они хорошо запомнили, как обошлись с их собратьями в Нагаленде.

К сожалению, современная реальность такова, что птичий мир Российской Федерации к востоку от Урала находится в зависимости не от независимых нагалендцев с их естественным правом на традиционный образ жизни, и которых “всего-то” 2 миллиона, а от жителей Поднебесной и её южных соседей.

Природоохранное и научное сообщество орнитологов России уже давно озабочено тем, что у значительного числа перелётных птиц наблюдается многолетний отрицательный тренд в их популяциях. Это относится к большому числу видов из категории дальних мигрантов – тех, что летят через территорию Китая, останавливаясь там на “дозаправку” (stopover), но районы зимовок которых расположены еще южнее. Олицетворением этой категории является овсянка-дубровник, чья популяция ныне обрушилась в пределах всей северной Азии.

Уже первые исследователи птиц восточного Китая отмечали миллионные стаи этих овсянок, что скапливались там на рисовых полях (La Touche, 1925-1930). И в таких же огромных количествах они добывались там в качестве гастрономического деликатеса для традиционных праздников еды. По недавней оценке (Tomada, 2006), только у одного из городов южного Китая ежегодно отлавливалось до 100 тыс. особей дубровника. Как результат, даже трансконтинентальная, и прежде вездесущая, популяция этого вида не выдержала подобного многолетнего изъятия.

Популяции водоплавающих птиц к востоку от Урала зимуют, преимущественно, в умеренной и частично субтропической Азии, где они территориально и экологически всецело связаны с аграрным ландшафтом, в восточной Азии это районы рисосеяния. По недавним оценкам для долины нижней Янцзы (Barter et al., 2006), весной из этого района возвращается лишь 50 % птиц, прилетевших туда зимовать. Способы изъятия: отстрел, сетевой отлов, яды. Многолетний (1987-2007 гг.) мониторинг популяций куликов, а это преимущественно дальние мигранты, также показал, что в последние годы происходит существенное сокращение численности у ряда видов. В том числе у эндемика России – дальневосточного кроншнепа (Li et al., 2009).

Для понимания предмета данного сообщения необходим небольшой экскурс в историю земледелия на востоке Азии. Категорическим императивом земледельческих цивилизаций является то, что все они возникали в лесных регионах, поскольку только в подобной экологической среде содержится наибольший запас, на единицу площади, энергии (топлива) и строительных материалов, обеспечивающих оседлый образ жизни. По этой причине, все древние земледельческие цивилизации, экспансируя, радикально изменяли природный лик Земли в регионах своего существования.

Рисовое земледелие на востоке Азии (и вообще в Азии) возникло в бассейне средней - нижней Янцзы около 8 тыс. лет назад, суходольное (просо, гречиха) – примерно в то же время в бассейне средней Хуанхэ, центральный Китай. Уже 2 тыс. лет назад площади аграрных ландшафтов на востоке Азии почти соответствовали современной (Ellis, 2011; Fuller, 2011). Археоботанические исследования показали, что древние рисовые поля уже имели полный набор сорняков (с их мощной семенной продуктивностью) что и нынешние – до эпохи “Зелёной революции”. Именно последнее обстоятельство позволяет заключить, что уже тысячелетия тому назад на востоке Азии возникла новая, рукотворная и сверхблагоприятная экологическая среда для мигрирующих и зимующих птиц. Она должна была способствовать их лучшей выживаемости и росту популяций. В последние столетия к этому добавились аналогичные среды в районах их гнездования, связанные с экспансией аграрного русского этноса на пространства Сибири и Дальнего Востока. Как суммарный эффект – долговременный популяционный бум с образованием обширных, в том числе трансконтинентальных ареалов у значительного числа птиц, включая сюда дубровника, речных и нырковых уток и многих других (Назаренко, 2008/2009, Орнитология, вып.35, стр. 44).

В итоге мы должны признать, что в соответствии с естественным правом Китай имеет равные права с Россией на этот ресурс (l.c., стр. 44). Другое дело, что ‘гастрономические пристрастия” у нас сильно не совпадают.

Этот, вероятно, тысячелетний баланс в популяциях мигрирующих птиц Азии стал заметно нарушаться с середины XX столетия. Его индикатором явились глобальное природоохранное движение, учреждение таких институтов, как International Union for Nature Conservation (IUNC) и BirdLife International, и межгосударственные конвенции об охране перелетных птиц и среды их обитания. А первопричиной всего этого, помимо роста народонаселения, явилась возросшая вооруженность птичьих промыслов: массовое производство ловчих сетей из искусственного шёлка.

Первой по пути запрещения сетевого отлова мигрирующих птиц пошла Япония. Опыт сотрудничества нашей лаборатории с японскими коллегами по отслеживанию сезонных миграций птиц показал, что там эти сети можно получить только по специальному разрешению соответствующего департамента префектуральных властей.

В 1994 г. правительство Республики Тайвань, руководствуясь стремлением сохранить престиж страны в глазах международного сообщества (но и не без нажима со стороны США: Чжун О. Наши пернатые друзья // Тайбэйская панорама, 2000, № 4. С. 24-31), подписало закон о запрете отлова и добычи в коммерческих целях птиц, мигрирующих через территорию Тайваня. А до этого, как и в Нагаленде, ежегодно, на ночёвочных скоплениях, избивались сотни ястребиных сарычей, Butasturindicus, мигрирующих через этот остров на Филиппины. К сожалению, популяция этого вида на Российском Дальнем Востоке так и не восстановилась.

Как известно, Китай это единственная страна в нашем окружении, с которой до сих пор не подписана конвенция об охране перелётных птиц. Да, эта страна демонстрирует выдающиеся достижения в области экономики и индустрии, там энергично развивается фундаментальная наука и набирает силу природоохранное движение, в том числе в орнитологии. Эта страна открыта для международного научного сотрудничества.

И, тем не менее, когда видишь кварталы “хрущоб” на окраинах Пекина и в центре Харбина, или рыбаков с мелкоячеистыми бреднями, что-то вылавливающих в мутной воде реки Сунгари, а неподалёку, прямо на улице, у полузаброшенного городского парка имени И.В. Сталина – торговцев печёной кукурузой у своих жаровен, а еще непрекращающееся браконьерство на наших территории и акваториях, начинаешь осознавать, что традиционный modusvivendi всё ещё остаётся реальностью для значительной части населения Китая. Отсюда становится понятным процветающее производство сетей разного калибра и назначения, и бесконтрольная торговля ими, в том числе трансграничная. Так, китайское происхождение сетей в Нагаленде почти не вызывает сомнений.

Всех, кто впервые оказывается в Китае, в том числе в северо-восточном, поражает отсутствие там птиц. Их можно видеть только в заповедниках. И это не случайно, поскольку уже с конца лета все местности завешены сетями. Поэтому уже давно было высказано мнение, что поддержание регионального биоразнообразия птиц в бассейне Амура – это преимущественно прерогатива Российской Федерации (А. Назаренко, газета Дальневосточный ученый, 1999).

Представляется, что руководство Китая всё это вполне осознает и потому не считает нужным связывать себя какими-либо, даже формальными, обязательствами. Тем не менее, вопрос об ответственности за разрушение орнитологических ресурсов в умеренной и северной Азии (= регионального биоразнообразия птиц) должен быть поставлен. Но эта коллизия – уже субъект международного права.

А.А. Назаренко, заведующий лабораторией орнитологии Биолого-почвенного института ДВО РАН, д.б.н.

С.Г. Сурмач, научный сотрудник этой лаборатории, председатель правления ОО “Амуро-Уссурийский Центр Биоразнообразия Птиц”

Авторы признательны старшему библиотекарю Фундаментальной библиотеки ДВО РАН Е.Ю. Повойко за помощь в информационном поиске.