Гомбоев Николай Николаевич

Местом   мучений   и  страданий, Сибирской   Голгофой,   стала   родина     предков     для   Владимира Николаевича      Гомбоева     (23.7. 1910-17.7.1977) - правнука   декабриста Николая Александровича Бестужева. «Судить Вас не за что, а отпустить нельзя», - сказал следователь СМЕРШа Приморского военного округа арестованному в г. Харбине 5 октября 1945 года, а затем вывезенному из г. Ворошилов-Уссурийский, подданному Китая. И, приговоренный Особым совещанием МГБ СССР заочно к 10 годам НТЛ, уроженец Пекина начал безвинно свой 12-летний путь но сталинским лагерям и ссылке. Особо закрытые режимные лагеря Байкало-Амурской магистрали и «Озерлаг» в г. Тайшет, ссылка на шахту в Саралинском Хакасской  АО и вновь исправительно-трудовой лагерь на ст. Чуна Иркутской области- такова трагическая география этих лет жизни правнука Бестужева. 
 
Каждому суждено пройти только свой путь... Его путь оказался неразделим  с судьбой миллионов обреченных тоталитарной системой, униженных, замученных, уничтоженных и недоживших людей. И, наверное, о каждом из них слова Франсуа Мориака в «Жизни Иисуса»: «0н - добыча, олень, отданный псам на растерзание. Как понесет Он  Свой крест, когда Сам еле передвигается? Правда о кресте невыносима, необходимо мужество, чтобы заглянуть ей в глаза».

Это   был   его   крестный   путь,   только формально повторявший каторгу и ссылку в Сибирь его прадеда-декабриста. Наверное, и  в самых мрачных своих видениях   не  смог бы  вообразить благороднейший и образованнейший морской офицер Николай Александрович Бестужев того дикого кровавого абсурда, до которого через сто лет будут доведены идеи, позвавшие его с единомышленниками на Сенатскую площадь в Петербурге. И того, какие вселенские, страшнее дантова ада, мучения будут коверкать жизнь бесконечно любимой им России и его кровных  потомков.

Кажется, и не имеет смысла сегодня задаваться вопросом: знали ли советские репрессивные органы о кровном родстве обманом ими захваченного и без суда осужденного гражданина другой страны с одним из самых известных декабристов? Вероятнее всего не знали, да и не имело это родство для той жестокой власти, мнившей себя наследницей гуманных идей  дворянских   революционеров,   практического   значения, - ее фарисейство теперь хорошо известно. А вот то, что происходил «Гомбоев Владимир Николаевич из дворян» уже могло, считаться наказуемым. Но обнаруживаются и доказательства существования в то время прямых приказов о так называемых «линейных арестах», по которым аресты людей производились и при отсутствии каких-либо материалов, подтверждавших их преступную деятельность против советского государства, в том числе по национальному признаку.

По одному из таких приказов требовалось   арестовать «поляков, эстонцев, латышей, литовцев, немцев, харбинцев и др. лиц. ("Боль людская. Книга памяти томичей...»). Отсюда следовало, что побывавший до того по злой иронии судьбы еще и в японской тюрьме бывший служащий Харбинской АТС, добывавший пропитание для своей семьи «охотой на крупного зверя», подлежал аресту по одной своей  «харбинской» принадлежности.

Но, к счастью, история повторяется и в лучших своих проявлениях. Вновь и вновь оживают в потомках мужество, высокие душевные качества И таланты их достойных предков. Владимир Николаевич Гомбоев  тоже немало унаследовал от этих качеств по мужской линии. И не только хорошо известное, разносторонне даровитое бестужевское начало, но и прекрасные черты рода Гомбоевых прослеживаются и его личности. Удивительная эта наследственность помогала ему перенести несравненно более жестокие, чем пережитые Бестужевым, жизненные испытания. Годы лагерей и ссылки не ожесточили его, не преградили выхода творческим наклонностям и нелишили природной иронии.

Заглянем же в глаза правде об этом человеке...

В ПАМЯТИ ДОЧЕРИ...

Еще в харбинский период своей жизни Владимир Николаевич Гомбоев женился на Александре Гавриловне Рыбиной (1909-1988), дочери машиниста КВЖД. Это ей выпала жестокая доля бесконечного мучительного ожидания весточки oб  арестованном и увезенном в другую страну  отце ее четырех малолетних дочерей - Людмилы (1935), Татьяны (1937) Елены (1939) и Натальи (1945). Можно предполагать, в каком нелегком положении находилась в те годы семья без кормильца в г. Харбине, и как тяжело им жилось уже после прибытия в СССР. Ведь первая, после долгой разлуки, встреча жены с мужем состоялась лишь в 1955 году в г. Золотогорске Хакасской  АО.  А о переживаниях  их  детей дают представление  странички  из   воспоминании младшей  из дочерей -- Натальи Владимировны Редько (по мужу). Под названием «Потомок декабриста Н. Нестужева» с фотографией В. Н. Гомбоева они впервые будут напечатаны в 1990 году в № 22 многотиражки «Контакт» Новосибирского электротехнического института. Привожу их здесь, исключив извлечения из документов, публикуемых мною далее в полном виде.

Но прежде считаю долгом своим сказать о том, как попали ко мне эти воспоминания и другие документы (копии и оригиналы) из семейного архива Натальи Владимировны. Большая часть из них была передана ею для копирования в общество  «Мемориал» г. Новосибирска. Немалую настойчивость проявил затем ответственный секретарь этого общества Александр Сергеевич Жолобов, чтобы вывести практически неизвестный исследователям документальный материал о В. Н. Гомбоеве на кого-то из бурятских краеведов и декабристоведов. Его обращения к заместителю редактора газеты «Молодежь Бурятии» Серафиме Пурбуевне Очировой быстро достигли цели. Именно она и стала для меня связующим звеном в быстро налаженных добрых отношениях с Александром Сергеевичем, а потом и с Натальей Владимировной. Очень признателен им за неравнодушное  и  бережное  отношение  к  нашему  историческому наследию,  а Наталье Владимировне - еще и за оказанное мне доверие.

Наталья Владимировна   вспоминает: «Письма моего отца, документы, фотографии... Как уместить эту богатую событиями жизнь в маленькую заметку?
В памяти оживают картины детства и постоянный детский вопрос: «Где мой папа?», - на который взрослые не могли дать ответ, а мама плакала, переживая вместе со мной. Этот же вопрос мучил нас всех: дедушку, бабушку, трех моих сестер, тетю и маму с октября 1945 до марта 1953 года. Никто ничего не знал. Жили мы в то время в городе Харбине (Китай). Дедушка (по маминой линии) с 1915 года работал на КВЖД машинистом.

Я училась в первом классе, когда однажды, придя домой из школы, заметила перемену в нашем доме: радость, тревогу и тайну. Бабушка спросила: «Как ты думаешь, от кого мы получили сегодня письмо?». Я перебрала в памяти всех, кто давно нам не писал, но все равно не отгадала. «От отца твоего», — сказала бабушка. И, хотя письмо мне только показали, я прыгала от счастья. Теперь дорогой мне человек, знакомый только по фотографиям, стал оживать в моем сознании, приобретать голос и материальные  черты.

Второе  яркое событие детства - это отъезд в СССР 25 мая 1955 года. Позади Харбин, Цицикар, Хайлар, станция Отпор, Чита, оз. Байкал, Иркутск. Сердце радуется, кругом русские люди. В нашем вагоне пять семей. В одной половине вагона пары в два этажа, в другой вещи. Спим семьями. Перегородок нет. Терпим неудобства, но нам, детям, это даже нравится: все необычно и весело.

Наш эшелон остановился в Красноярске. Молодые вышли па перрон прогуляться, старики и дети остались в вагоне. Вдруг около нашего вагона послышался шум, крик, визг. Мы подбежали к двери. Я ничего не могла понять, пока в вагон не ввалился, обвешанный со всех сторон родственниками, красивый высокий человек. Мне не хватало места хоть где-нибудь к нему прицепиться. Все обнимают  его и плачут, а я прыгаю вокруг и тоже реву, но от обиды. Это был мой отец.

Когда прошел первый восторг и, наконец, его  отпустили, он взял меня на руки и не отпускал до тех пор, пока не пришла пора расставаться. Поезд отстукивал свои километры, а отец, сидя на верхних нарах,  рассказывал о своей судьбе, а весь вагон, затаив дыхание, слушал. Из рассказа отца тогда  я  не запомнила ничего, просто сидела у него на руках, слушала приятный голос и, прижавшись  к груди, слушала удары его сердца. 10 часов пролетели как   одно  мгновение,   и снова неведомая сила оторвала его от нас и унесла в неизвестность.

Так в мою жизнь вошел отец. Но еще не скоро суждено нам было встретиться.
...Прошло много лет, но меня не перестают мучить уже взрослые вопросы. Кому нужно было отнять отца у детей, мужа у моей матери, которой в ту пору было всего 36 лет? Почему долгих 8 лет не приходили письма?

Почему не было официального обвинения, ареста, обыска.  Почему, наконец, его обманом вывезли из Китая в СССР? Почему не реабилитировали?  Эти же вопросы отец задавал в Прокуратуру СССР, Государственной Комиссии по разбору дел политических заключенных и комиссии но делам частных амнистий при Совете Министров СССР, но вразумительного ответа не получил.

В  октябре 1967 г. он снова пишет жалобу в порядке надзора в Приморский краевой суд. Больше он не писал и не просил, а 17 июля 1977 г. он умер  в   Новосибирске от инфаркта.


В   августе 1980 года писатель-исследователь Елена Марковна Даревская написала нам письмо, в котором сообщала, что мой отец является потомком декабриста Николая Александровича Бестужева. Для меня это   было неожиданно. Потом я вспомнила, как отец рассказывал когда-то о своем дедушке Гомбоеве Николае Ивановиче, начальнике почтовых контор в российском посольстве в Пекине и о бабушке Катерине. Вот   эта Катя и была дочкой Н. А. Бестужева. Знал ли об этом отец? Не знаю. Позже, читая исследования Даревской Е.   М.,   воспоминания М. А. Бестужева, А. Розена, я постоянно находила черты, которые в генах или по семейным традициям передались отцу. Те же интересы, те же идеалы, независимость и свободолюбие, демократизм в поведении, чувство собственного достоинства, высокий дух и светлые мысли.

Судьбе угодно было, чтобы потомок декабриста в третьем поколении через 120 лет повторил его каторжный путь и даже по тем же местам Сибири. Это испытание мой отец Владимир Николаевич Гомбоев прошел с честью».

СЕЛЕНГИНСКИЕ РАССКАЗЫ  ОЧЕВИДЦЕВ

Изучая полученные мною из Новосибирска материалы, я получил повод не только благодарить судьбу за щедрость, но и еще раз убедиться в закономерности, казалось бы, случайных событий. А дело в том, что в моем краеведческом архиве уже давно лежали, ожидая своего часа, записанные селенгинским краеведом С. И. Глазуновым (Таежным) и позже мною, воспоминания очевидцев пребывания и смерти в селе Новоселенгинск Николая Николаевича Гомбоева отца Владимира Николаевича Гомбоева и внука декабриста. Имелись и другие малоизвестные данные о селенгинских Гомбоевых. Но этого было мало для того, чтобы до-бавить что-то ощутимо новое двум весьма содержательным очеркам, специально посвященным семье дочери декабриста Бестужева, иркутского декабристоведа Е. М. Даревской. О ее приоритете в извещении семьи Натальи Владимировны о родстве с декабристами Н. А. Бестужевым уже говорилось.

Теперь же счастливый случай дает мне основания привлечь к обсуждению и материалы моего архива. Начну с двух  неопубликованных записей рассказов селенгинских старожилов,   которые в марте 1960 года сделал в селе Новоселенгинск увлеченный собиратель нашей декабристской старины, действительный член Географического  общества АН СССР Сергей Иннокентьевич Глазунов. Записи,  о которых идет речь, в машинописном виде содержались в папке  с материалами этого краеведа,  хранившейся в фондах   бывшего   объединенного музея   Бурятии. Еще в 1985 году мне удалось снять ксеро-фотокопии материалов папки, которые я использую в данном изложении.

Сам Глазунов называет эти свои записи «сказами», под их машинописной копией стоят подписи рассказчиков и его подпись. Они заверены также подписью председателя сельсовета и гербовой печатью.
Первый сказ, названный «О потомках декабриста Николая Александровича Бестужева», получен С. П. Глазуновым от селенгинского старожила Василия Васильевича Мельникова (рожд. 1875 г.).   Вот его содержание с некоторыми, не относящимися непосредственно к теме, сокращениями: «...От сожительства Н. А. Бестужева с буряткой Сабитовой Жигмит пошли дети. Первой родилась девочка. По желанию отца дочь была крещена. Крестным отцом дочери Николая Александровича стал Дмитрий Дмитриевич Старцев, а крестной матерью -  его жена Марфа Васильевна. Девочку назвали Екатериной. Так как Катя являлась незаконнорожденной, то, по тогдашним законам, она приняла фамилию и имя своего крестного отца и стала называться Екатериной Дмитриевной Старцевой. Потом родился сын, он тоже был крещен, и крестными родителями были те же Старцевы  Д.Д. и М.В.  Сын Бестужева Н.А.,  названный при крещении Алексеем, тоже принял фамилию и имя крестного отца и стал Старцевым  Алексеем Дмитриевичем. Но жили они у родного отца Н.А. Бестужева до его смерти. После кончины Н.А. Бестужева его дети Катя и Алёша -  перешли в семью Старцевых. Старцев их усыновил.

(...) Когда Алексей   Дмитриевич Старцев (Бестужев) стал взрослым, Старцев Д. Д. отправил его в Кяхту  своим доверенным лицом по торговым делам. Прошло еще несколько времени и Алексей Дмитриевич уехал в Пекин, где он повел дела своего приемного отца Д. Д. Старцева и купца Михаила Михайловича Лушникова. Обратно он не возвращался, так всю  жизнь и прожил в Китае.   

Повзрослела  и стала  взрослой  дочь  Н. А.   Бестужева -  Екатерина Дмитриевна Старцева.  Но стал  сватать   тамчинский   казак-бурят   Гомбоев   Найдан.   Со   стороны   Екатерины   Дмитриевны   и ее   приемного   отца   Д.Д.   Старцева   отказа   в   этом   сватовстве не  было.  Найдан   Гомбоев    принял   православную   веру     (при крещении   он   получил     русское имя   Николай)     и  отчество    по   крестному  отцу  - Иванович,  и после этого состоялась его свадьба     с   Екатериной   Дмитриевной  Старцевой. С этой поры она стала Гомбоевой.  Н.И. Гомбоев был образованным   человеком.     Благодаря   тестю     Д.Д.   Старцеву,  имевшему большие связи и знакомство    с  чиновным миром    и крупным     начальством,     Н.И. Гомбоев   получил   назначение   на должность   начальника     русской почтовой      конторы     в   Пекине. Вскоре   после   женитьбы   Гомбоевы Н.И.  и Е.Д.    отправились в Пекин,  где уже давно проживал   Алексеи   Дмитриевич   Старцев,   брат  Екатерины  Дмитриевны,  ставшей  женой Н.И.  Гомбоева. В то время А.Д. Старцев уже  вел  свое  хозяйство,     получив   большой   участок   земли   на острове  Путятин,  и  открыл    на нем   чайную   плантацию.

В конце 80-х и начале 90-х годов прошлого столетия я жил в Калгане, являясь служащим крупной чайной фирмы кяхтинских купцов Коковина и Басова. Помню, как через Калган проезжали родственники и знакомые А.Д. Старцева по его вызову... К нему ездили паши селенжане Оверин Дмитрий Семенович, Галсанов Алексей Мартемианович, Киселев Михаил Александрович и другие. Алексей Дмитриевич предлагал им остаться на постоянное жительство в Китае, на о. Путятине, и вместе с ним  вести работу на его чайной плантации. Но наши селенжане, погостив у А.Д. Старцева, не соглашались остаться там на всю жизнь. Такое желание проявил М. А. Киселев, оставшись навсегда на о. Путятине, где вместе с А. Д. Старцевым стал заниматься чаеразведением на старцевской плантации.

Те из селенжан, кто возвращался от А.Д. Старцева домой, останавливались в Калгане, рассказывали, что А.Д. Старцев  жил хорошо и ни в чем не нуждался, пользовался большим уважением со стороны китайского населения.      Ездил в Пекин и брат Н.И. Гомбоева. Он гостил у Гомбоевых, побывал у А.Д. Старцева.  Домой  он возвращался  с богатыми подарками, которые получил от брата и от А.Д. Старцева.

«Шибко хорошо живет Алексей Дмитриевич на своем Путятине-острове - рассказывал Гомбоев, возвращаясь домой из гостей от брата и А.Д. Старцева. Китайцы своим человеком его считают и очень уважают».

В 90-х годах приезжал в Калган и Н.И. Гомбоев, проверяя   работу  почты на линии Пекин-Калган. Останавливался он в гостинице конторы нашей фирмы Кокопина и Басова. Беседуя с работниками фирмы  Н.И. Гомбоев рассказывал о своей работе,  о  жизни А.Д. Старцева, с которым он был в близких родственных отношениях.

Безвыездно всю жизнь свою прожили в Китае и Гомбоевы Н.И. и Е.Д. с детьми. У них было два сына -  Николай и Алексей, названные именами их деда Н.А. Бестужева и родного дяди А.Н. Бестужева (по крестному отцу  А.Д. Старцева). Прожив долгую жизнь, А.Д. Старцев умер в Китае в 1905 году. Умерли и погребены в китайской земле Гомбоевы Николай Иванович, его супруга Екатерина Дмитриевна и их сын Алексей Николаевич.

Но внук Николая Александровича Бестужева, сын Гомбоевых Н.И. и Е.Д., Николай Николаевич Гомбоев (Бестужев-Старцев), вернулся на родину своих дедов в Pоссию, в наш Селенгинск.

Как только дошли до Китая вести о том, что в России произошла революция, что здесь свергнут царизм, Николай Николаевич Гомбоев стал собираться на родину. Прибыл он в Селенгинск в 1918 году. С ним приехала и его семья -  Екатерина Георгиевна и двое сыновей Николай и Владимир, которым было по 8-9 лет. Первое время он и его семья жили у своих родственников Лосевых, в доме Старцевых, который достался Лосевым по наследству. Затем переехали на квартиру к Лушникову Михаилу Александровичу, где и прожили до самой кончины Н.Н. Гомбоева. А умер он нестарым человеком.

Во   время   пребывания Николая Николаевича на родине началась гражданская война. Николай Николаевич без долгих раздумий встал на сторону защиты Октябрьских завоеваний и Советской власти. При создании ревкома партизаны выбрали  его на руководящую работу. Во время разъездов по району красных партизан Николай Николаевич простудился и заболел. В 1920 году, незадолго до свержения контрреволюционной белогвардейской власти, Николай Николаевич скончался. Внука декабриста Н.А. Бестужева, Николая Николаевича Бестужева-Гомбоева-Старцева, похоронили на новоселенгинском сельском кладбище. Семья Н. Н. Гомбоева -  Екатерина Георгиевна с сыновьями Николаем и Владимиром по восстановлении Советской власти уехали из нашего Селеигинска. Куда - не знаю».

От  селенгинских старожилов супругов Лосевых, фамилию которых упоминает и автор вышеприведенных воспоминаний В.В. Мельников, Глазуновым тоже записано несколько сказов. Сказ первый называется «О внуках и  правнуках декабриста Н.А. Бестужева». Вот что сообщили в нем Виктор Владимирович Мельников:

- Помню, в детстве ещё мне пришлись видеть наших родственников Гомбоевых Николая Николаевича и его супругу Екатерину Георгиевну. Приехали они  к нам в Новоселенгинск из Китая, где жили до революции, там они и родились. Помню, с ними были их дети, двое сыновей, которых звали Вовой и Кокой. Были они погодки одному лет восемь, а другому лет девять. Мне тогда тоже было лет 8-9. Когда пни жили.у нас, мы играли вместе.

Приехали они, Гомбоевы, из Пекина в 1917 или 1918 году. Точно не помню. Первое время они жили у нас, а потом переехали к Лушникову Михаилу Александровичу, который приходится внуком нашего селенгинского купца Михаила Михайловича. А Михаил Михайлович  Лушников, по рассказам моих родителей, вел торговлю в компании с нашим прадедом Старцевым  Дмитрием Дмитриевичем. Гомбоевы переехали к Лушнико-вым потому, что у них была между собою большая дружба, да и тоже родней приходились друг другу.

Мы, Лосевы, вот как породнились со Старцевыми.  Наш дедушка, Лосев Иван, не помню, как его величали по отцу, проживал раньше в Верхнеудинске и был там купцом. Он женился на дочери Дмитрия Дмитриевича Старцева на Аграфене Дмитриевне. После смерти прадеда Старцева, нашей бабушке Аграфене Дмитриевне и деду Ивану перешел по наследству дом, который теперь прозывается «домом Бестужевых». С тех пор Лосевы и стали хозяевами этого Бестужевского дома.    Но об этом    я скажу дальше.

Гомбоев Николай Николаевич прожил в Селенгинске недолго. В гражданскую войну, когда наши селенжане партизанили против белых, он был каким-то начальником у красных партизан. Незадолго до того, как свергли белую класть, Николай Николаевич, не дожив до победного конца самой малости, скончался. Хоронили Николая Николаевича Гомбоева в Новоселенгинске. Хоронили его с, большим почетом. Гроб с телом находился до похорон в помещении городской управы, оттуда и вынос был. Все это я видел из окна нашего дома - управа-то от нас недалеко была. На похоронах я  сам не был. День был зимний, холодный, и родители не взяли меня на похороны Николая Николаевича, побоялись простудить меня.
Похоронили Николая Николаевича на здешнем сельском кладбище, а на каком месте - не знаю: на похоронах-то я не был и бывать на его могиле не приходилось.
Как Гомбоевы стали нам родственниками — об этом рассказывали наша бабушка и мать. У Дмитрия  Дмитриевича Старика оставались дети декабриста Бестужева Николая Александровича - Алексей и дочь Екатерина. Он был их крестным отцом, а потом взял к себе в дети. Они после и жили-то под фамилией Старцевых. Алексей Дмитриевич, когда стал взрослым, уехал в Китай и  жил там в Пекине. Екатерина Дмитриевна вышла замуж за тамчинского бурята - Гомбоева. У них были дети — сыновья Николай и Алексей. Алексея-то Николаевича Гомбоева я не видел, он ни разу не приезжал на родину. Родился в Китае, там и скончался, прожив в Пекине всю свою жизнь. А вот Николай Николаевич вернулся на родину. Партизанил против атамана Семенова. И умер на своей родине. Приходился он, Николай Николаевич, нам родней но воспитанным Старцевым детям декабриста Николая Александровича Бестужева. Породнились мы, Лосевы, так через Гомбоевых и с декабристами Бестужевыми.

После смерти Николая Николаевича Гомбоева его супруга Екатерина Георгиевна вместе с сыновьями Вовой и Кокой куда-то уехали из Новоселенгинска. С тех пор мы ничего не слышали ни о ней, ни о ее детях. Где они теперь проживают, про то мы не, знаем.

А дом-то Бестужевых был домом нашего прадеда Старцева. Строил же его декабрист Бестужев, поэтому он и стал прозываться «домом декабристов Бестужевых». Мы, Лосевы, в этом доме прожили до тридцатых годов, а потом продали его селенгинскому   райпотребсоюзу.

О Гомбоеве Николае Николаевиче я пропустил одну малость.  Свою руководящую работу он выполнял в Тамче, там, видно, штаб их был. Потом его привезли из Тамчи в Селенгинск хворого. Зимой. Болел он недолго. Скоро после того, как привезли его хворого, он и скончался».

К этим двум рассказам, записанным С.И. Глазуновым, следует добавить и другие сведения из упомянутой папки с его краеведческими материалами. В его машинописном письме тех лет директору НовоселенгинскоЙ школы И.П. Суетину, содержащем план работы по увековечению памятных мест района, имеется и пункт «о могиле внука декабриста Н.А. Бестужева - Н.Н. Гомбоева (сына Екатерины Дм. Бестужевой-Старцевой, Гомбоевой в замужестве)», в котором предполагалось «установить путем опроса старожилов место погребения и поставить памятный знак». А в рукописных «Справочных данных» к переданным в музей документам Глазунов, в том числе, пометит: «Насчет Сабитовой известно, что дети Бестужева -  дети Жигмит Анаевой.  Н. И. Гомбоев, или Найдан Гомбоев - казак-бурят из Тамчи. Где могила Ник. Ник. Бестужева-Гомбоева-Старцева на новоселештаском сельском кладбище?».

В сентябре 1984 года и мне тоже довелось услышать и записать рассказы двух авторитетных очевидцев событий тех далеких лет. Моими собеседниками, к сожалению, сегодня уже покойными, были по отдельности в г. Улан-Удэ известные деятели республики, земляки  из
С Батором Прокопьевичем Махатовым (1899-1992), заслуженным учителем, кавалером нескольких орденов, автором книг о жизни кударинских бурят, я часто общался в последние несколько лет его жизни по своим краеведческим разысканиям. А Иван Васильевич Ченкиров (1898-1991), человек необыкновенной судьбы, тоже пострадавший от репрессий, был моим институтским преподавателем. Сведения о Гомбоевых - только часть, записанных мною на магнитофон, воспоминаний этих долгожителей.

Рассказ   Батора   Прокопьевича  Махатова:

«Присвоили мне звание народного учителя. Учительствовал я в Хандале, Корсакове (4 года), откуда меня перевели заведующим ОНО Селенгинского аймака. Жил я в это время в Новоселенгинске. О декабристах мы знали в это время понаслышке. Квартировали мы как раз в доме Старцевых, где сейчас музей декабристов. Прожили мы там год. В то время дом был снаружи почти такой, как сейчас. В нем был подвал, в который мы не заходили, во дворе был заброшенный сарайчик. В сарае стояла телега, старушка-хозяйка говорила, что ее сделали декабристы. Мы прожили в Селенгинске с 1919 по начало 1921 года. В это время домом Старцевых заведовала старушка. Какое отношение она имела к декабристам, точно не знаю, видимо, она была внучкой купца Старцева. Мы у нее снимали комнату.

Кроме   нас,   в   другой   комнате  жил   Николай   Николаевич   Гомбоев   -    внук     Бестужева.     Он  тогда   был   заместителем     председателя   исполкома.   Потом,   точно  не знаю,   но  мне  рассказывали,   что   во   время   партизанского движения   там   он   ПОКИНУЛ     исполком   и   стал   работать   у  партизан     в    Оронгойском    хошуне.   Приехал  туда,   вскоре простудился и умер там,  в  Оронгое, в улусе   Жаргалтуй,      где   помещался исполком    Оронгойского   хошуна. Там,   наверное,     его   могила.     В Новоселенгинске     у   него     была тогда  семья:  двое сыновей и жена.   Жена    почему-то   жила     отдельно.   Говорят,  что  в  то  время они    развелись.    Сыновья    жили, кажется,   с   ним».

Рассказ Ивана Васильевича Ченкирова


Николай   Николаевич   был   после   меня   в   1919   году  заместителем   председателя    земской     управы.   А   потом,   перед   гражданской   войной,   когда   банды     Унгерна   доходили до  Гусиного озера,  потом  он  будто  бы   погиб  в партизанском    отряде.    У    Гусиного  озера были сражения с ун-герновцами,   где   ими   была   полностью   уничтожена   наша   застава.  Там  сейчас имеется братская могила    и    памятник    погибшим. Николай Николаевич был чрезвычайно   демократически   настроенным   человеком,   с   иронией   относился   к    тогдашним   чиновникам. Был простым человеком. Кроме того, он реагировал враждебно к руководству бурятского национального комитета, находившегося в Чите.  Он не признавал их».

Удивительной,  кстати, оказалась и полученная мною недавно от библиофила и знатока селенгинской старины, местного уроженца Виктора Александровича Харитонова, запись рассказа об одном эпизоде, связанном с Н. Н. Гомбоевым. Запись хранится в его личном архиве, а  сделана была им летом 1986 года в г. Гусиноозерске и называется «Рассказ Семена Рябова...."      Селенгинский старожил Семен Рябов (рожд. в 1880-х годах) представлял хорошо известную старинную местную фамилию. Вот что рассказывал он своему племяннику: «Служил   я   в   Новоселенгинске в семеновской   милиции,   под   началом   Николая   Николаевича   Гомбоева.     Когда     в   самом   конце 1919  года,   незадолго  до  Рождества,   на   Н-Селенгинск   началось наступление   партизан,    Николай Николаевич приказал убрать оружие   и   ждать.    Через  некоторое время   к   зданию,     где   размещалась    милиция,     подъехали     несколько всадников. Николай Гомбоев  вышел к ним  навстречу   и, вернувшись,    представил    одного из  вошедших с ним людей: «Евгений    Владимирович   Лебедев — командир     партизанского     отряда».     В   свою   очередь    Лебедев представил   Гомбоева   как   члена подпольного   комитета».

И, наконец, приведу также соответствующий фрагмент из известных одним лишь декабристоведы воспоминаний Цыренжапа Анаева, записанных в 1941 году известным бурятским краеведом Р. Ф. Тугутовым. Сын Жигмит Анаевой, которому в то время уже было 85 лет, сообщил следующее:

«Николай   Бестужев   имел   невесту    хорошенькую    бурятку Сабилаеву,   от   которой  имел  детей:  сына  Алексея  и дочку  Екатерину,   после   смерти   отца   воспитывавшихся   у   Старцевых.   Получив     домашнее     образование, сын   Николая   Бестужева,   Алексей  Николаевич,   сперва   работал  в   Кяхте   приказчиком   у  Старинна   и   Лушниковых,   а   потом   уехал   на постоянную работу в Пекин.     Оттуда   он     не   вернулся.  Там   и  умер.   Наши  селенгинские  буряты-казаки,   когда   ездили     в  Пекин,   бывали   у  него.   Он   жил  очень   хорошо.     Сестра     его   - Екатерина   Дмитриевна   была   за-мужем за Найдана Гомбоевым. Они жили в Китае. Екатерина Дмитриевна имела двух сыновей, одного звали Алексеем, другого Николаем. Алексей умер в Китае, в свой край не приезжал. А Николай был в Селенгинском аймаке, во время гражданской войны, перешел на сторону красных и в одном из боев с белогвардейцами был убит».

 Сам факт существования  выдающегося декабриста Н. А. Бестужева гражданской жены-бурятки и их совместных детей оставался до 1906-1908 годов, как нам представляется, по причине некоего семейного вето за пределами публичного обсуждения. Первое, из известных, печатное упоминание об одном только сыне декабриста содержится в заметке А. А. Лушникова (1872-1944) «По поводу издания М. М. Зензинова «Декабристы. 86 портретов», появившейся в 1906 году в «Историческом вестнике». Автор ее, описывая место погребения вблизи Селенгинска декабристов К. П. Торсона и М. А. и Н. А. Бестужевых, напишет: «Памятники им поставлены Алексеем Дмитриевичем Старцевым,  сыном Н. А. Бестужева от бурятки, В. Б. Белозеровым и моим отцом».

 В   1908   году   в   том  же  издании   будут   опубликованы   «Воспоминания о декабристах»  П. И. Першина - Караксарского        (1835-1912),   ученика   и   друга     декабристов  М.  А.  и  Н. А.  Бестужевых  и   И.   И.   Горбачевского.    И  этот    весьма     информированный автор тоже будет говорить только о сыне декабриста: «Он  (Н. А. Бестужев)    на   склоне  лет    был не прочь от семейной жизни, которая,   к   сожалению,     не   могла быть  легальной.   Он  оставил  сына,  рожденного от  бурятки,  воспитание   которого   поручил   своему другу - Дмитрию Дмитриевичу   Старцеву,   а   последний  его усыновил   и   воспитал   нераздельно  со  своими   детьми.   Когда   последние   для   окончательного   образования     были   отправлены     в столицу,   приемный   сын   Старцева   Алексей  остался   в  Селенгинске   и,     достигнув      юношеского возраста,     был   помощником     в коммерческих   делах   своего    отца».

В 1954 году авторитетный декабристовед М. Ю. Барановская опубликовала обнаруженное ею в собраниях Государственного Исторического музея в фонде с бумагами декабриста Д. И. Завалишина  письмо к нему  Н. А. Бестужева от 10 мая 1853 года, в котором, в частности, имеются такие строки: «...Болезнь Сережи (лицо не установленное) и дочери моей не позволяют мне бросить их в глуши».

В свою очередь Е. М. Даревская, специально рассматривая этот вопрос, в одной из статей, на которые уже была ссылка, напомнила, что в воспоминаниях М. А. Бестужева имеется фраза, по-видимому, прямо относящаяся к рассматриваемому вопросу. В ней он, в связи с приездом в Селенгинск в 1847 году своих сестер, обмолвился о том, что его брат Николай просил принести себе сюртук «маленькую девочку Катюшу, дочь нашей стряпки, разбалованную им, свою любимицу».

Примечательно, что записанные С. И. Глазуновым в 1960 году рассказы В. В. Мельникова и В. В. Лосева с женой, не только согласуются в главном с более ранними воспоминаниями А. А. Лушникова, П. И. Першина-Караксарского, а потом и Ц. Анаева, но и как бы объединяют их в одно целое с коротким упоминанием самого М. А. Бестужева о «любимице» брата, «маленькой девочке Катюше». В них малоизвестные сведения о гражданской жене и детях Н. А. Бестужева довольно органично переплетаются с разносторонней и хорошо проверенной информацией о селенгинской старине, например, о родословной самих рассказчиков. Здесь особенно важно следующее: во-первых, то, что от родителей своих и дедов рассказчики немало слышали о поселенческой жизни в Селенгинске братьев-декабристов; во-вторых, они были современниками детей Н. А. Бестужева; в-третьих, В. В. Лушников лично знал проезжавших через Калган, где он в то время жил,  родственников и селенгинских   знакомых  Д. Д. Старцева, самого М. И. Гомбоева и его брата, а В. В. Лосев приходился даже родственником Старцевым, а через них — Гомбоевым; и, наконец, в четвертых, оба селенгинских старожила сами хорошо помнили приезд в Н-Селенгинск  Н. И. Гомбоева, его жены и двух их детей, работу и кончину здесь внука декабриста. К этому можно добавить и еще один очевидный факт: А. А. Лушников, первый опубликовавший упоминание о сыне Н. А. Бестужева, состоял в близком родстве с селенжанином М. А. Лушниковым,  к которому,  по воспоминаниям тех же В. В. Мельникова и В. В. Лосева с ркеной  переехали на житье из   дома   Старцевых    («Бестужевско-го») Н. Н. Гомбоев с женой и детьми. И вообще, можно считать, что в маленьком селе, каким был Н-Селенгинск, все жители хорошо знали друг друга, а сведения о гражданской жене, детях и последующих потомках декабриста Н. А. Бестужева,  почерпнутые собирателями у местных старожилов — Ц. Анаева,  В. В. Мельникова,  В. В. Лосева с женой, С. Рябова и очевидцев Б. П. Махатова и  И. В. Ченкирова - в общей основе своей и во многих деталях отражали то, что объективно составляло селенгинскую декабристскую историю.

Особую   ценность   в   рассказах  представляют   для   нашей   темы практически     неизвестные   сведения о внуке Н. А. Бестужева — Николае   Николаевиче   Гомбоеве и  его  семье.   Они  многое  добавляют    к   тому     очень   краткому, что   рассказал   Ц.   Анаев.   Обобщая   эти   сведения,   можно  обоснованно  предполагать,  что  Н. Н. Гомбоев  в  Н-Селенгинск  прибыл сразу  после   1917  года  и    работал здесь сначала  в руководстве местной  администрации,  а  потом был   тесно   связан     с   красными  партизанами. Умер  в   1919  году,  видимо,   от   простуды   и  похоронен всенародно на местном кладбище  Н-Селенгинска.    Запомнился  он  как  человек  демократически     настроенный,     обладающий большой   эрудицией,    владеющий несколькими   восточными   языками   и  знающий  бурятскую  этнографию.  Жену его  звали  Екатериной   Георгиевной,   а   их   детей,  мальчиков  8-9  лет,  - Владимиром   и   Николаем.   Вскоре   после смерти   мужа     Екатерина   Георгиевна с  детьми покинула  Н-Селенгинск.

Как уже отмечалось, исследователь Е. М. Даревская установила, что один из уехавших тогда с матерью малолетних сыновей Николая Николаевича — Владимир, и есть Владимир Николаевич Гомбоев, являющийся правнуком Н. А. Бестужева по дочерней линии.

Очень интересные сведения разыскала Е. М. Даревская и о зяте декабриста — Николае Ивановиче Гомбоеве (1838-1906). По происхождению селенгинский бурят, он дослужился до чина коллежского советника и звания потомственного дворянина, был награжден серебряной медалью «За усердную службу», орденами Анны 3-й степени и Станислава 2-й и 3-й степеней. Как и А. Д. Старцев (брат жены), был большим знатоком и активным собирателем атрибутов и книг буддийской религии. Его старший брат Дампил Гомбоевич Гомбоев занимал должность хамбо-ламы в Гусиноозерском дацане. Николай Иванович, как и его старший брат, и А. Д. Старцев, был принят в члены Императорского Русского Географического общества. Вместе с ними он считался одним из самых щедрых дарителей буддийских редкостей иркутскому музею общества,