Последние сообщения блогов

Снято издалека, крупный (размер близко к коршуну).

Наконец-то эту кормушку, которая с конца ноября, посетили пухляки и поползни! До сих пор ее только один раз посещал кто-то врановый.

Сегодня утром на кормушке на соседнем доме видле трех щеглов! До сих пор за всю зиму я видел только одного щегла - у себя на кормушке. А вот у соседей появились. Там они всегда держались охотнее всего. Но, может, и ко мне прилетят...

День был просто чудесным. Небо сияло, как бирюза. Снег сверкал так, что без темных очков на широкой пойме Оки невозможно было находиться. Лена невольно зажмурила глаза. Воспоминания овладели мыслями…
Она выросла в по-советски обеспеченной семье. Шутка ли, мать – Мария Алексеевна Воронова – инструктор горкома партии, отец Иван Дмитриевич – заведующий облсобеса. Даже в элитарной школе, где Лена училась и где учились дети различных ответственных работников, Лена была на особом счету. Учителя заискивали перед ней. «Пятерки» ставились почти автоматически.
Парни ходили за ней шлейфом. Несколько раз Лена, по настоянию матери, приглашала некоторых из них домой «на чашку чая». Но именно здесь начавшаяся было дружба бесславно заканчивалась. Гости так подобострастно вели себя с Марией Алексеевной, которая всегда верховодила как вообще в семье, так и за столом, так старались услужить ей, так преданно смотрели ей в глаза, что Лена быстро теряла к ним всякий интерес.
Летом Лена отдыхала с родителями в лучших пансионатах и турбазах. Но куда охотнее она проводила время в деревне Дрязги, где жила её бабушка по отцу. Просыпаться под петушиные крики, тут же бежать прямо на пруд, окунуться в по-утреннему теплую воду доставляло её наслаждение. А какое удовольствие было ходить в лес за малиной под щебет птиц или, свив на лугу венок из полевых цветов, пройтись босиком по утренней росе, взбивая высокую, по пояс, траву. Нравилось Лене по утрам кормить кур, помогать бабушке в саду и на огороде.
Жаль только, что дольше недели побыть ей у бабушки не удавалось. Мария Алексеевна недолюбливала свекровь, считая, что та «портит дочку», о чем неоднократно и с раздражением говорила мужу. В чем только конкретно эта «порча» состояла, так ни разу и не сказала.
Вероятно, дни, проведенные в деревне среди цветов и ягод, птиц и бабочек побудили Лену по окончании школы подать документы на биофак. Матери она решила пока ничего не говорить.
Дело в том, что Мария Алексеевна, сама родившаяся и выросшая в деревне, заочно окончившая пединститут, начавшая карьеру в сельском райкоме ВЛКСМ, сама пробившаяся из села «в область», ставшая инструктором горкома по работе с молодежью, была женщиной энергичной и властной.
Её взгляды на образование дочери порой бывали противоречивы. То она говорила, что не годится такой девушке, как Лена «возиться в лягушачьем дерьме», а её следует пойти на более «престижные» исторический или юридический факультеты. То вдруг заявляла, что дочери вообще незачем учиться, а крайне необходимо быстро и выгодно выйти замуж, и при этом упрекала Ивана Дмитриевича в том, что тот недостаточно уделяет внимания этому важному вопросу. Мнение самой Лены, естественно, не спрашивалось.
Как бы там ни было, Лена оказалась на первом курсе биофака, где быстро втянулась в студенческую жизнь. Здесь никто не спрашивал про её родителей, а больше интересовались взглядами Лены на события в стране и на жизнь вообще (шел 1987 год). Парни заглядывались на Лену, но это хотя бы был интерес К НЕЙ САМОЙ, и уже поэтому не был неприятен.
Неожиданно Лена стала замечать, что в чем-то уступает однокурсникам. Она не сразу поняла в чем, а когда поняла, немало смутилась. Лена вдруг выяснила, что в школе совсем не читала, хотя в их большой квартире имелись, наверно, все собрания сочинений, выходившие в стране за последние двадцать лет, в том числе и редкие, доступные далеко не каждому. Подобранные по размерам, книги стояли на полках в образцовом порядке со слипшимися страницами и аккуратно протираемыми от пыли корешками. «Читательский бум» застал Лену врасплох…
Теперь в книжных рядах то там то тут стали появляться просветы, что нимало удивило Марию Алексеевну. Когда же «пропавшие» книги стали обнаруживаться на журнальном столике дочери, мать даже онемела.
А Лена проглатывала одно за другим. Стендаль и Диккенс, Толстой и Чехов, Куприн и Достоевский лишь вызывали удивление, как она могла их пропустить, не заинтересоваться раньше. Далее последовали Дудинцев и Гранин, Залыгин и Астафьев, Набоков и Солженицын.
Через год Лена уже была другим человеком. А тут подошло время ехать на практику на университетскую биостанцию. Здесь Лена словно почувствовала себя опять у бабушки в деревне. Снова лес, река, луг. Но теперь студентка биофака Елена Воронова смотрела на окружающий мир другими глазами. Она будто бы встретилась со старыми друзьями, но и она и они были уже другими; повзрослевшими, окрепшими, готовыми открыть друг другу свои тайны. Сборы растений, ловля насекомых, ночные экскурсии в лес, чтобы услышать пение козодоя. И конечно же, грибы, ягоды, цветы, купание в реке.
Разговоры с подругами о новых прическах, косметике также входили в «обязательную программу». Лена любила косметику и умела ею пользоваться. По настоянию матери она приволокла с собой целый чемодан импортных нарядов, которые должны были вызвать восхищение однокурсников и зависть однокурсниц. Мария Алексеевна долго наставляла дочь, что именно надо надевать на танцы, а что на «журфикс» или «коктейль» (???). Чемодан так и пролежал целый месяц под Лениной кроватью ни разу ни открытый, хотя были и танцы, и ночные костры, и песни под гитару.
Неподдельный интерес к природе и проблемам её сохранения привел Лену в дружину охраны природы, существовавшую тогда на биофаке. Работавшие здесь студенты были до самозабвения увлечены познанием тайн природы и проблемами её сохранения. Их разговоры настолько занимали Лену, что она даже прочитала всё, что было в университетской библиотеке по содержанию хоть как-то связано с сохранением биоразнообразия. Опять же через Марию Алексеевну удалось раздобыть несколько переводных монографий, хотя экология проходилась только на четвертом курсе.
В дружине Лена познакомилась с Генрихом. Собственно, она знала его и раньше. Он был на два курса старше Лены, отслужил в армии, увлекался орнитологией и был одним из активных членов дружины. Они общались и раньше; Генрих был неизменно вежлив, корректен, но нисколько не выделял Лену из других девушек, среди которых, надо сказать, пользовался немалым успехом. Лене нравился этот высокий остроумный юноша с армейской выправкой и открытым лицом, прямой и честный.
Экскурсии на природу теперь стали круглогодичными. Лене особенно нравились весенние рейды по первоцвету и березовому соку, когда весна расправляет крылья, природа пробуждается, распускаются почки, а в лесу глохнешь от птичьего хора.
В Ленином гардеробе, потеснив заграничные наряды, почетное место заняла штормовка защитного цвета со значком, на котором красный кружок был изображен на фоне соприкасающихся зеленого и синего полей. На вопрос матери, что это такое, Лена гордо ответила: «Герб студенческого природоохранного движения».
Такой ответ произвел на Марию Алексеевну гнетущее впечатление. За безобидной формулировкой ей мерещились кошмары типа «Тайной ложи потрошителей», «Масонского клуба» или «Тайной секты самоубийц», про которых читают лекции на партактивах и которые коварными щупальцами опутывают её дочь. «Развелось их! Как же, свобода, демократия, чтоб их… Наплодили нечисти!» Немного придя в себя, многоуважаемый инструктор горкома по работе с молодежью стала составлять план действий…
После третьего курса Лена собиралась ехать со студенческим отрядом работать в отдаленный заповедник. Мысль о том, что дочь проведет месяц с лишним в какой-то глухомани наедине с медведями и кабанами повергла Марию Алексеевну в ужас. Она ещё более настойчиво стала твердить Лене о замужестве, порой срываясь на крик и ругань.
План Марии Алексеевны в отношении дочери не отличался оригинальностью. Несколько изменился лишь контингент приглашаемых в гости кандидатов в зятья. Теперь это были люди значительно старше Лены, имеющие законченное высшее образование (как правило, заочное) и занимающие солидные должности в бюрократических структурах. В их обществе Лена не выдерживала и пяти минут. Затем, подавляя зевоту, она уходила в свою комнату под каким-нибудь благовидным предлогом.
Частые конфликты с матерью не прошли для Лены бесследно. Она похудела, осунулась, втихаря стала покуривать… Пригласить домой кого-нибудь из университетских друзей Лена так и не решилась…
С третьего курса Лена начала специализироваться по кафедре биохимии. Её стол, до поступления в университет сиявший чистотой, теперь был завален трудами по биохимии, биофизике, математической биологии, тетрадями, конспектами.
На пятом курсе Лена получила приглашение в аспирантуру от одного академического института, где проходила преддипломную практику. Так она оказалась в подмосковном городе Пущино-на-Оке, где поселилась в малосемейном общежитии… Думаю, мы тактично опустим описание тех сцен, которые разыгрывались между матерью и дочерью и которые непрерывно сопровождали подготовку аспирантки к отъезду.
В Пущино Лена опять встретилась с Генрихом, который учился в аспирантуре в Москве и приехал в Пущино на конференцию молодых ученых. Лена пригласила его вечером к себе на чашку чая. Вечер этот растянулся до утра…
Через неделю Вороновы получили от дочери телеграмму следующего содержания: «Я выхожу замуж. Свадьба такого-то числа. Ждем. Лена. Генрих».
В ответном письме Мария Алексеевна одобрила решение дочери, но добавила: «Зачем вам играть свадьбу в общежитии? Приезжайте домой. Соберется вся родня, друзья, коллеги. Отпразднуем так, чтобы перед людьми стыдно не было.» Генрих, прочитав это письмо, уже засобирался ехать, но Лена слишком хорошо знала свою мать, её способность почти гипнотически воздействовать на людей. Ясно было, что она попытается прибрать Генриха к рукам, подавив его своей властностью. Да и пышные свадьбы со всей их атрибутикой последнее время вызывали у Лены отвращение.
… Уже который день в Пущинском ДАСе шли лихорадочные приготовления к свадьбе. Вороновы прислали денег, на которые спешно закупались продукты. От роскошного свадебного платья (разумеется, импортного), присланного матерью, Лена наотрез отказалась. Её свадебный наряд ограничился собственноручно сделанной белой розой (пригодились бабушкины уроки), воткнутой в прическу, да скромного кремового платья.
… Второй день свадьба гуляла на берегу только очистившейся ото льда Оки. Генрих пришел с удочкой и, пока гости веселились, наловил полный котелок окуней. Так что свадьба завершилась ароматной весенней ухой. Мария Алексеевна блистала своим отсутствием…
… Елена Ивановна, старший научный сотрудник Института фотосинтеза надела солнцезащитные очки и подняла глаза. Генрих и их сынишка – пятилетний Андрей только что сковырнулись с санок у подножия длинного спуска и теперь затеяли веселую возню…
В туманной дымке над Окой темной черточкой маячил косяк гусей, удалявшийся к северо-востоку. Первый в этом году…

Июнь в тот год выдался необычно прохладным. Почти непрерывно дул холодный норд-вест, гоня по небу серые, чем-то напоминающие волчьи стаи, облака. Периодически начинал накрапывать мелкий холодный нудно моросящий дождик. В такие дни замерзали руки и хотелось одеть на себя, что-нибудь теплее обычной майки-безрукавки и тонкой ветровки. В ясные дни картина была немногим лучше. Синее небо принимало ультрамариновый оттенок и казалось каким-то устрашающе бездонным и холодным океаном.
В один из таких дней группа воронежских и павловских экологов, сопровождаемая местными юннатами, направлялась в старинное село Большая Казинка. Целью нашей поездки явилось обследование старинных парков Павловского района.
Для непосвященных замечу, что старинные парки при бывших дворянских усадьбах представляют из себя интересный источник информации об экологической обстановке на данной территории в прошлом. Сопоставляя современные данные с данными прошлых лет, можно получить сведения об изменениях, произошедших в породном составе зеленых насаждений, санитарном состоянии, возобновлении, состоянии подлеска и напочвенного покрова, животном мире и многом другом.
Павловский район был выбран для этих целей неслучайно. Именно на его территории сохранилось несколько парков, принадлежащих ранее известным дворянским фамилиям. Отдаленность от областного центра позволило этим паркам пережить периоды революционного лихолетья.
Первым на нашем пути лежало бывшее имение Суханово-Подколзиных - известных государственных сановников, владевших обширными земельными угодьями на территории современных Павловского и Верхне-Мамонского районов. Общая площадь их владений составляла семнадцать тысяч десятин. Суханово-Подколзиным, кроме того, принадлежали села Ольховатка, Желдаковка, Николаевка.
Название села происходит от названия речки Казинка, а название речки - от слова "казистый" - красивый, яркий. "Казинка" происходит от того же корня и означает "видное, красивое место; речка, текущая красиво, на виду". Впоследствии мы убедились, что данное название вполне соответствует действительности.
Ещё мы знали из краеведческой литературы советского периода, что крестьяне с. Большая Казинка неоднократно поднимались на борьбу со своими угнетателями, отказывались ходить на барщину, платить оброк и за проезд по господским землям, а чуть что не так, сразу же брались за вилы.
Наш путь пролегал через ряд больших сел. Первой нам попалась Русская Буйловка. Несмотря на то, что на дворе только начало июня, здесь на огородах уже копали картошку. "Наша картофельная столица!" - сообщает наш проводник Сергей Мозговой, - "Посмотрите, вон те дома, можно сказать, на ранней картошке построены". И показал нам группу добротных особняков. Впрочем, всё село производило впечатление относительного благополучия. Развалюх не было. Дома ухожены, улицы чисты, при домах обширные подворья. И кругом... Картошка, картошка, картошка. Прямо какая-то картофельная столица!
Мы проехали ещё несколько сел, пока на дороге не попался указатель "Большая Казинка". Найти старинный парк труда не составило. Первая же спрошенная женщина, явная представительница местной интеллигенции, просто указала нам на этот парк рукой. Правда при этом она что-то недовольно, как нам показалось, про себя пробурчала.
Мы оставили машину и отправились к парку. С первого же взгляда нам стало ясно, что Суханово-Подколзины знали толк в садово-парковом искусстве. Устройство их парка не имело ничего общего с современным "ландшафтным дизайном", пытающемся придать версальский лоск нашим "садово-огородным товариществам" и в результате этих неуклюжих попыток причесывающим приусадебные участки под одну гребенку.
Этот парк располагался по склонам неглубокой, но очень живописной балки, проходящей практически через центр села. В днище балки находился небольшой пруд, в центре которого был намыт маленький островок. На островке росла старая плакучая ива, склонившая свои ветви над водной гладью. Над прудом, словно эльфы, порхали легкокрылые крачки, периодически устремляясь к воде и выхватывая из неё мелких рыбешек, головастиков или водных насекомых. Этот пруд с островком, ивой на нем, птицами производил впечатление иллюстрации к французским пасторальным романам первой половины XIX века или, на худой конец, к стихотворениям Жуковского или Фета.
На склонах балках на значительном расстоянии друг от друга росли могучие сосны, среди которых мы увидели несколько представителей экзотических пород - сосен черной и веймутовой. Наверняка владелец парка специально выписывал их из-за границы. Среди сосен попадались отдельные дубы, ясени, березы и вязы.
При более тщательном осмотре обнаружилось, что на многих деревьях остались следы механических повреждений, нанесенных явно человеческой рукой. В одно дерево были вбиты металлические кронштейны, служащие опорой для проводов. А комель другой сосны оказался обмотан... куском стальной арматуры. Видать, кто-то развлекался, не зная, куда девать силушку молодецкую.
Под ногами суетились целые полчища муравьев. Тут были и мелкие черные садовые муравьи, и дерновые муравьи, и более крупные рыжие степные муравьи, и блестяще-черные муравьи-древоточцы. Присмотревшись, обнаруживаем, что большинство муравьиных гнезд было устроено в корнях деревьев. Здесь же в траве шустро прыгали мелкие представители семейства саранчовых: коники, прыгунки и травянки.
Наши научные изыскания были прерваны появлением странной четверки местных жителей. Это были изрядно потрепанные представители мужского пола неопределенного возраста в замызганной одежде. От аборигенов явственно разило смесью запахов коровьего навоза, машинного масла и деревенского самогона.
Мимолетно поздоровавшись, представители туземцев напрямую спросили:
- Вы - потомки Суханово-Подколзина?
Заданный вопрос вызвал в нас противоречивые чувства. Оценив быстроту действия местного телеграфа, я, не скрою, почувствовал опасение, что нас в соответствии с революционными традициями Большой Казинки могут запросто поднять на вилы. Правда вил в руках аборигенов не было, но сбегать за ними в ближайший дом или вызвать оттуда подкрепление им бы труда не составило.
Но местные жители были настроены миролюбиво. Узнав, кто мы, они, похоже, испытали разочарование. Правда один из них, приняв нас за начальство и льстиво улыбаясь, просил помочь ему выбить разрешение на строительство свинарника как раз на территории парка. Прочитав аборигенам короткую лекцию по экологии и значении сохранения памятников природы, быстро даю команду двигаться обратно к машине. На том и разошлись...
На том наша экскурсия в Большую Казинку закончилась. Завернув на обратном пути в лес и оценив сильную пораженность деревьев пяденицами и листовертками, мы вернулись в Павловск.
Следующий день выдался похожим на первый. Также прохладно, сильный ветер, по небу стремительно бегут сизые облака. Но нам предстоит новая поездка. На этот раз в село Воронцовку. Там мы хотим посмотреть старинный парк, заложенный ещё в XYIII веке.
Дорога на Воронцовку пролегала вдоль реки Осереди. О происхождении названия реки до сих пор идут споры. Существует легенда о том, будто граф Воронцов, увидев реку торжественно произнес: "Эта река осередь моих земель". Замечательный воронежский краевед В.П. Загоровский выводит происхождение названия от слова "Серед", которое в свою очередь является русским переложением тюркского "сырт", означающего "возвышенность, бугор".
Вдоль Осереди сразу за Павловском тянутся бесконечные луга, над которыми величественно парят луни, коршуны и канюки. Через открытое окно машины слышны крики коростелей и "бой" перепелов.
Проехав несколько сел, въезжаем в село Александровку, которое незаметно переходит в Воронцовку. Воронцовка - "столица" знаменитого Шипова леса. В годы послевоенного голода и разрухи Воронцовский лесхоз давал восемьдесят (!) процентов бюджета Воронежской области, т.е. практически кормил всю область. Да и сейчас мебель из "шипова дуба" ценится не только в России, но и за границей.
Парк села Воронцовки производит впечатление в первую очередь своими дубами-великанами. Замечательный воронежский лесовод М.М. Вересин писал: "В этом парке сохранились, возможно, самые старые, во всяком случае самые великолепные по красоте, мощности и состоянию дубы в нашей области. Лучшие из этих деревьев заслуживают того, чтобы дать им личные "имена" - названия, как это сделано в отношении древних секвой в национальных парках США... Такие великаны являются чудом и гордостью нашего края, свидетелями чуть ли не всей его истории со времен начала его интенсивного заселения и освоения нашими далекими предками".
Могу сказать, что в своих ожиданиях мы не обманулись. В парке произрастают дубы двух типов: "деловые", выросшие в густом древостое и по длине и гладкости ствола не уступающие "идеальному дубу", и "парковые", растущие на опушках и полянах. Последние особенно красивы. Один из таких дубов имеет высоту 25 метров и колоссальную крону, диаметр которой составляет 33 метра. Под сенью такого дуба может расположиться не один десяток человек. Под стать дубам великолепные липы и осокори.
В парке буквально глохнешь от птичьего хора. Возле колонии скворцов почти невозможно разговаривать. Здесь же снуют в поисках корма для своих подросших птенцов синицы, зяблики, зеленушки. Из кроны огромной липы слышно пение пеночки-пересмешки - одной из самых таинственных птиц наших лесов. С опушки парка доносится крик удода. Побродив по парку обнаруживаем дупло с птенцами одной из редких птиц нашей области - среднего пестрого дятла, занесенного в Красную книгу.
Отдохнув под сенью великолепных деревьев и уже покидая парк, невольно обращаем внимание на коварно подбирающиеся к границе парка огороды. Кое-где уже раскапываются поляны прямо в парке. Вокруг самовольных огородов установлена уродливая ограда, прибитая гвоздями прямо к стволам. Подобная картина на фоне природного великолепия выглядит просто святотатственно!
Покидая парк, ещё раз оборачиваемся, чтобы попрощаться с деревьями-исполинами. Многие из них перестояли татаро-монгольское нашествие, две русские смуты, Отечественную войну. Дай Бог перестоять им и наше неспокойное время!
Последний пункт нашей поездки - парк села Тумановка, заложенный в XIX веке при усадьбе. Владельцем усадьбы был некий Тумашев, вероятно, большой любитель экзотики. Иначе чем можно объяснить посадку им по периметру своего парка более восьмидесяти лиственниц - дерева, характерного для северной тайги, но никак не для лесостепного Центрального Черноземья.
К настоящему времени в парке сохранилось семьдесят семь деревьев. В целом посадка производит благоприятное впечатление. Большинство деревьев в хорошем состоянии. Высота некоторых из них достигает двадцати метров. Лишь на некоторых обнаруживаем признаки смолотечения. Северные лиственницы на фоне окружающих лип, тополей и вязов смотрятся весьма колоритно.
В моменту нашего прибытия в Тумановку погода портится окончательно. Начинает накрапывать дождик. Спешно грузимся в машину и, бросив прощальный взгляд на северных пришельцев, отправляемся восвояси. Заканчивается одна из самых увлекательных наших поездок по просторам Воронежской губернии.

Ух и долго же мы собирались! Только на пятом курсе, почувствовав окончание счастливейшего периода в своей жизни, моя подшефная группа вдруг встрепенулась. Едем! Едем и никаких гвоздей! Нельзя терять ни единого дня, ни единого часа стремительно уходящей студенческой жизни! Кажется, что она уходит быстрее, чем осенью желтеют листья на деревьях!
Лихорадочные сборы, и в один из пасмурных, но теплых дней начала октября мы уже мчимся в маленькой, но очень уютной "газели" по ростовской трассе. Поначалу в салоне гремит музыка, но километров через двадцать от Воронежа магнитофон выключается. Студенты прильнули к окнам.
Кажется, что по дороге мы нагоняем уходящее лето. Чем дальше к югу, тем больше попадается щеголяющих сочной зеленью деревьев. Будто и не осень вовсе! Под Воронежем большинство деревьев уже оделось в золотой осенний наряд, а некоторые уже начали терять его. По полям и выгонам мелькают стайки овсянок, зябликов, жаворонков и скворцов. Этих птиц в это время под Воронежем можно встретить уже с трудом.
Наконец сворачиваем с оживленной трассы и едем под уклон, спускаясь в долину Дона. За окнами мелькают степные балки и притягивающие своей диковатостью урочища. Появились меловые склоны, живо будящие воспоминания о практике в Дерезовке.
Проведя нас через симпатичное степное село, дорога внезапно упирается в тупик. Выходим и недоуменно оглядываемся. Вроде ехали правильно, постоянно сверяясь с указателями и предусмотрительно захваченной картой. Прямо возле обочины замечаем небольшое бревенчатое строение с надписью "Музей - заповедник "Дивногорье"". Здесь нас похоже уже ждут. Окошечко над крыльцом гостеприимно открылось. Нас встречает симпатичная молодая женщина, назвавшаяся Татьяной Владиславовной. Она предлагает нам пройти чуть выше по склону и немного подождать. Следуем её совету и попадаем на небольшую площадку у подножия уходящей вверх отвесной горы.
"Смотрите, какой-то хищник!" - замечает кто-то. Действительно высоко над нами примерно на уровне вершины горы парит сарыч. Есть что-то притягательное в величавом парении этого хозяина степей. Пролетая прямо над нами, птица замедлила полет и слегка качнула крыльями, словно приветствуя нас в своих заповедных владениях.
Не успеваем толком оглядеться, как появляется Татьяна Владиславовна. Следом за ней поднимаемся на гору по довольно крутой лестнице. Чем выше, тем больше нас завораживает открывающийся вокруг простор. Долина Дона в радиусе двадцати километров вокруг как на ладони. На северо-западе маячит в дымке большое село Коротояк. Прямо под нами извивается русло реки с приятным названием "Тихая сосна". За ней раскинулся необъятный простор лугов, на которых пасущиеся коровы выглядят не крупнее муравьев. На севере угадываются излучины Доны, а позади него виден большой сосновый бор.
Остановившись на площадке напротив входа в меловую церковь, переводим дух и слушаем Татьяну Владиславовну. Она увлекательно рассказывает об основании монастыря, уделяя особое внимание таинственной истории иконы Сицилийской Божьей Матери, непонятно как появившейся на Дону и более чем понятно исчезнувшей в начале 20-х годов при варварском разграблении (иначе не назовешь) монастыря чекистами. Татьяна Владиславовна упоминает об эпидемии холеры на Дону, когда эта икона спасла сотни человеческих жизней. Параллельно любуемся эффектным (увы, одним из последних) меловым останцем, нависающим над входом в церковь.
Впуская нас в церковь, экскурсовод напоминает студенткам о необходимости покрыть голову косынками. Внутри церкви прохладно и идеально чисто. С интересом рассматриваем копию исчезнувшей иконы. Она явно отличается от других изображений, виденных нами до сих пор. Прямое положение головы Божьей Матери, изображения херувимов по периферии. Всё говорит о древности оригинала, создание которого относится к XIII веку.
Из зала церкви проходим в галерею крестного хода. Узость прохода наводит на мысль о клаустрофобии. В стенах видны ниши, предназначенные для захоронения святых мощей. Картину несколько оживляют скопившиеся на стенах полчища комаров и каких-то бабочек.
Выбравшись из галереи, поднимаемся наверх в трапезную и келью. Келья напоминает нишу в пещере без единого окна. Трапезная чуть побольше. Единственное окно, оживляющее полумрак, имеется в кухне. В очередной раз удивляемся настойчивости людей, сумевших вручную (!) прорубить в мелу столь внушительное сооружение.
Выйдя на свежий воздух, ловлю себя на желании перекреститься, хотя верующим никогда не был.
Поднявшись ещё выше, оказываемся в настоящей поросшей ковылем степи. Идем по вымощенной дорожке вдоль лесополосы. Татьяна Владиславовна показывает нам редкие растения. Вот ковыль Лессинга, вот чабрец Маршалла, а вот проломник Козо-Полянского - растение, напоминающее розетку, сделанную из темно-зеленого хрусталя. Вдруг впереди доносится крик. Зовут меня. Студенты окружили какое-то место, оживленно переговариваясь. Слышны голоса: "Саранча!", "Да нет - это кузнечик!", "Да какой кузнечик? Не видишь - усов нет". На траве сидит необычного вида ярко-зеленое насекомое, скорее напоминающее пришельца с других планет, чем земное существо. Передние лапы сложены в наполовину воинственной, наполовину молитвенной позе. Напомнив студентам о том, что экологам пятого курса надо бы знать представителей местной энтомофауны, подсказываю, что насекомое называется "богомол религиозный". Видать, решил поохотиться, пользуясь одним из последних погожих дней, дабы накопить в теле побольше питательных веществ на долгую зиму.
Оставив богомола в покое, продолжаем наше шествие. Татьяна Владиславовна подводит нас к останкам древнего вала и начинает увлекательный рассказ, перенося нас из современности в глубину веков, когда на месте современной Воронежской области простиралось необъятное Дикое поле, где бродили неисчислимые стада тарпанов, сайгаков, а в лесах скрывались коварные медведи и могучие зубры. Нашим глазам представляются мощные стены древней крепости, стоящей на высоком берегу Дона. Посреди крепости стоит шатер аланского вождя. На крепостных башнях - часовые, зорко вглядывающиеся в степь. На часовых - золоченые доспехи, за поясом - кривые сабли, в руках - луки. Над горизонтом поднимается столб пыли. Слышен топот тысяч копыт. Приближается враг. Звучит сигнал боевой трубы. На стенах крепости появляются её защитники. Враг уже близко! Он обходит крепость и приближается со стороны степи. Слышно воинственное гиканье всадников и ржание лошадей. Защитники крепости разом спускают тетивы луков. Свистят стрелы! Передние всадники, пронзенные не знающими промаха лучниками, опрокидываются навзничь в седлах, волочатся за своими лошадьми, застряв ногами в стременах. Но вторые ряды уже у самого вала! Им на головы сыплются стрелы и камни, льётся кипящая смола, но они спешиваются, отважно бросаются в ров, оставляя по обе его стороны убитых и раненых товарищей, приставляют к стенам штурмовые лестницы... На стенах закипает рукопашная схватка. Слышен звон мечей, треск ломающихся копий, стоны раненых. Вода во рву окрашивается в красный цвет...
Эта картина представилась нам столь живо, что потребовалось известное усилие воли, чтобы вернуть себя в современность. Всё ещё находясь под впечатлением от услышанного, подхожу к краю обрыва. Кто это меня окликает? А, это студенты просят их сфотографировать. Машинально нажимаю на затвор фотоаппарата и возвращаю его владельцу, почти не слыша слов благодарности.
Перед тем, как начать спускаться вниз, ещё раз осматриваю открывающийся внизу вид. На этом небольшом пятачке на высоком берегу Дона причудливо сочетаются природа и история, как-то странно переплелись удивительные насекомые, прекрасные птицы и растения - реликты ледникового периода, события нашего недавнего и очень давнего прошлого.
А сколько таких мест в России!?

В связи с тем, что в течение примерно 1,5 месяцев в одном и том же месте трижды была встречена пищуха, в этом месте решено было повесить пищушник.


Пищушник сделан по конструкции, описанной здесь.

Раннее прохладное утро начала сентября. На востоке ещё только начинает заниматься заря. Мы с моим другом и неизменным спутником по различным научным и околонаучным вылазкам и походам, поеживаясь от утренней прохлады и сбрасывая с себя остатки сна, залазим в автобус на павловской автостанции. Наша цель на этот раз - низовья реки Битюг, воспетой такими писателями, как Эртель и Платонов. "Сами изволите знать, матушка, сколько графов, князей, баронов по нашему Битюгу… И какие несметные богачи!" - с придыханием повествует в своем письме своей барыне Татьяне Ивановне экономка Фелицата Никаноровна, героиня романа Эртеля "Гарденины", рассуждая о вероятных кандидатах в женихи для своей воспитанницы Элиз.  
Но нас, конечно, привели в эти края отнюдь не сии душещипательные подробности, почерпнутые из описывающих быт великосветских семейств романов, а несколько другие литературные источники.
В гениальном труде другого нашего знаменитого земляка Северцова "Периодические явления в жизни зверей, птиц и гад Воронежской губернии", по праву считающимся одним из выдающихся произведений, посвященных отечественной фауне, находим следующие строки:
"При устье Битюга множество мелких, неприступных озер рассеяны в талах и камышах; широким чистым плесом стелется Черкасское озеро, и теперь в версту длины и полверсты ширины. Берег его на 300 с лишком сажен представляет песчаную площадь, местами с мелкими родниками; наконец, обширное пространство камышей и талов пересекаются ольховыми перелесками. Привольно здесь птице, и гнездящейся, и пролетной, уткам, гусям, казаркам, куликам, цаплям, и хищным есть обильная добыча. Спустившись с нагорного края Битюцкой долины, дорога к озеру идет вдоль камышей; по краям их есть озерки, т.е. непересыхающие лужи; с этих озерок поднимаются утки: кряквы, серые утки, широконоски, чирки, белоглазые нырки, и прячутся в камышах лыски – все гнездящиеся у нас птицы."
У какого натуралиста не забьется учащенно сердце после прочтения этих строк? Кому не захочется посетить эти легендарные места? Ну и конечно, разве не интересно сравнить "день нынешний и день минувший"? Выяснить, какие изменения произошли в природе за прошедшие полторы сотни лет?
Не проходит и получаса, как мы вылазим из автобуса на окраине села Лосева. Наш дальнейший путь лежит мимо большого сельского пруда. Этот участок нашего маршрута вроде бы не сулит никаких неожиданностей. Слышны петушиные крики, где-то протарахтел мотоцикл, на улицах появляются первые спешащие на работу селяне. Пруд явно богат рыбой, о чем говорят часто повторяющиеся всплески. Над водной гладью парят несколько коршунов, летают озерные чайки и легкокрылые крачки. В прибрежных зарослях тростника слышно "циканье" камышевых овсянок и "черканье" камышевок-барсучков. Мирно покачиваются на поднятых легким утренним ветерком волнах несколько лысух, крякв и чирков-трескунков.
Внезапно какая-то легкая тень беспокойства пробегает по птичьему населению пруда. Тревогу поднимают вороны. Своим заполошным карканьем они передают беспокойство другим птицам. Утки на всякий случай отплывают поближе к берегу. Замолкают овсянки и камышевки. Коршуны смещаются в ту сторону, откуда слышен вороний крик, явно собираясь дать отпор непрошенному гостю.
Над прудом появляется птица размерами явно крупнее коршуна сверху темная, снизу - почти белоснежная с едва заметными пестринами. Мы не верим своим глазам! Птица, сделав полукруг над озером, неторопливо удаляется. "Подождем ещё" - шепчет мой друг. "Она должна сюда вернуться" - подтверждаю.
Буквально через пару минут птица появляется снова и держит курс прямо на нас. Вороны уже замолчали, утки и лысухи успели вернуться на свои места посередине пруда. Коршуны следуют за пришельцем на почтительном расстоянии, однако напасть не решаются. Птица на секунду замирает почти у нас над головами, после чего неторопливо снижается и, как бы небрежно, выхватывает из воды довольно крупного карпа. Нам удается рассмотреть темную полосу через глаз и характерный хохол. Последние сомнения исчезают!
Итак, перед нами скопа - одна из редчайших птиц России. Кто хоть раз видел эту птицу, тот надолго оставил эту картину в памяти. Пожалуй, трудно представить себе что-либо более прекрасное, чем охота этого хищника.
Натуралисты прошлого указывали на неоднократные встречи этих птиц в наших краях. Однако за последние чуть менее сто лет численность этого вида сильно сократилась. Основной причиной того стало воздействие человека: разорение гнезд, уничтожение взрослых птиц. исчезновение подходящих для гнездования деревьев вследствие рубок, наконец - загрязнение вод ядовитыми химическими соединениями, которые накапливаются в рыбе, а затем - в организме хищников, приводя к снижению плодовитости и даже к гибели.
Особенно пагубным для скопы оказался негативный подход к решению проблемы "хищник - жертва - человек", когда хищные птицы были признаны конкурентами человека в использовании запасов дичи и поставлены вне закона. И в 50-е годы XX века под грохот охотничьих ружей погибло большое количество полезных, редких и красивых птиц, в том числе и скоп. Лишь позже была убедительно доказана ошибочность борьбы с хищниками. Но и сейчас ещё некоторые из наших безграмотных охотников, вероятно ещё не отойдя от той кровавой вакханалии, при виде любой (я подчеркиваю - ЛЮБОЙ!!!) хищной птицы, не задумываясь, спускают курок.
И это в то время, когда в европейских странах в зимнее время для скоп выкладывается подкормка, а летом организуется охрана их гнезд! В Англии у первого гнезда скопы, появившегося после длительного перерыва в 1964 году, было установлено круглосуточное дежурство, а за небольшую плату им могли любоваться десятки тысяч желающих.
В 70-х годах XX века наметился некоторый "ренессанс" скопы. Этому способствовало развитие сети рыбоводных прудов. Но длился этот ренессанс недолго! Сейчас на всем протяжении Среднего и Нижнего Дона орнитологам, несмотря на тщательные поиски, не удалось обнаружить ни одного гнезда скопы. О причинах того я позволю себе рассказать ближе к концу этого очерка.
Выйдя из села, дорога ведет нас дальше вдоль берега Битюга. У Северцова этот участок описан следующим образом: "Мы ехали на бричке вдоль берега Битюга, минуя ряд живописных хуторов". Разумеется, со времен Северцова дорога стала заметно менее проезжей, а в память некогда обитаемых хуторов сохранились лишь остатки яблоневых садов.
Несколько раз вдоль дорог нам попадались лисьи норы. Возле одной была замечена кучка птичьих костей, перемешанных с остатками перьев. По цвету перьев нетрудно было догадаться, что хозяйка норы недавно позавтракала зазевавшейся деревенской курицей.
- Смотри - енотовидная собака - неожиданно воскликнул мой спутник.
И действительно, шагах в двадцати впереди нас дорогу пережал небольшой пушистый зверь размером с небольшую собаку. Заметив нас, зверь остановился, повернув голову в нашу сторону. В глаза бросились характерные светлые полосы на мордочке. Мы секунду переглядывались, после чего зверек, слегка ускорив шаг, исчез в придорожных кустах.
Нам подумалось, что во времена Северцова такого зверя здесь точно не было. История енотовидной собаки в Воронежской области начинается с 1932 года, когда на территории Воронежского заповедника было выпущено несколько особей данного вида, привезенного с Дальнего Востока. За проект интродукции енотовидной собаки академик П. Мантейфель получил Сталинскую премию.
За несколько лет новосел размножился, и уже в 50-е годы XX века вызывал серьезное беспокойство охотоведов, активно истребляя наземно гнездящихся птиц. Енотовидной собаке была объявлена война. Был период, когда она была единственным видом, на который охота была разрешена круглый год.
Последствия не замедлили сказаться. Енотовидная собака стала редкостью. Автору этих строк за шестнадцать лет наблюдений под Воронежем лишь дважды удавалось обнаружить её следы. Но в отдаленных районах, которые в свое время были ареной наблюдений первого русского эколога, этот зверь, похоже, ещё достаточно обычен.
Обширные луга в пойме Битюга перемежаются с небольшими ивовыми и ольховыми колками. На подходе к одному такому колку вспугиваем довольно крупную птицу с внешностью хищника и контрастным светло-черным низом. В глаза бросились окрашенные в черный цвет края крыльев. Перед нами был ещё один "краснокнижник" - орел-карлик.
Это самый маленький среди орлов. По размеру он не превосходит канюка. Легкость сложения и сравнительно длинный хвост делают его полет весьма стремительным и маневренным, чем-то напоминающим полет ястреба.
Орлы-карлики бывают двух видов окраски: светлой и темной. В прошлом орнитологи принимали их за два разных вида. Так Северцов упоминает "орла малого" и "орла пернатого". Позже выяснилось, что оба эти "вида" часто объединяются в смешанные пары, а у темных родителей нередко появляются светлые дети и наоборот. В конце концов истина восторжествовала и сейчас темных и светлых орлов-карликов рассматривают как один вид с двумя типами окраски.
Причиной сокращения численности орлов-карликов, как и других хищных птиц стала, несомненно в первую очередь, браконьерская стрельба хищников - мнимых вредителей, в свое время поощрявшаяся государством, но сейчас, слава Богу, полностью запрещенная. Это способствовало некоторому увеличению численности орлов-карликов.
В последние годы эти маленькие орлы снова оказались под угрозой исчезновения, причем с совершенно неожиданной стороны. Причиной стал недавний экономический кризис и развал сельского хозяйства, вызвавший повсеместное сокращение поголовья скота. Из-за этого стали зарастать высокотравьем пастбища и на них быстро исчезли суслики - основной корм орла-карлика в большинстве районов его обитания. В результате птицы стали покидать районы своего гнездования. Каковы перспективы этого вида в наших краях - пока сказать никто не в состоянии.
Мы приближаемся к главной цели нашей экскурсии - Черкасскому озеру. Северцов писал об этом озере следующее:
"Огибаем, наконец, последний бугор, где построен Черкасский хутор; громче и громче, диким хором звучат, сливаются птичьи клики… Затемнело озеро между желто-рыжими песками и темно-зелеными камышами… Оно кишит птицами. Воздух наполнен рыбниками, потрясаясь их звонким криком. Тысячи куликов снуют и посвистывают на берегу, входят в мелкую воду на несколько десятков сажен от берега; далее, почти на каждой волне, колышется, крякает утка; к названным уже видам присоединяются здесь красноголовый нырок и поганка. Высоко тянут стада казарок; ниже то и дело налетают на озеро подорлики и болотные луни… При этом виде у меня, как говорят, глаза разбежались; помню, что я долго стоял со взведенными курками ружья, растерявшись, не зная, с чего начать охоту и более подробный осмотр этой пестрой, шумной, крылатой толпы". Нам осталось лишь порадоваться охотничьим успехам великого натуралиста и продолжить путь в предвкушении увидеть картину великого птичьего изобилия.
Я уже начинаю что-то восхищенно говорить по этому поводу, но мой друг в ответ лишь что-то многозначительно "хмыкнул". Причину такой реакции я понял через несколько минут, когда, выйдя из-за ивовой посадки, мы наткнулись на довольно обширную котловину почти круглой формы с поросшими "донской лианой" эхиноцистисом берегами и дном, покрытым типичными луговыми злаками и без всяких признаков воды.
"Здесь когда-то было Черкасское озеро" - печально произнес мой спутник. Долго объяснять произошедшее мне было не надо. Как и многие подобные ему водоемы Черкасское озеро стало жертвой эпохи "преобразования природы" и было осушено в 60-е годы XX века. Честно говоря, мне до сих пор непонятно, что в результате этого варварства выиграли местные колхозники и жители ближайших сел и хуторов.
Опечаленный и разочарованный покидал я бывшие берега бывшего озера. Мой друг, для которого открывшаяся картина не была неожиданностью, держался несколько бодрее. Внезапно он остановился и схватил меня за руку, указывая в сторону: "Смотри!".
Над лугом не торопясь парил орлан-белохвост. Про эту птицу я уже неоднократно упоминал в своих очерках. Причины сокращения и последующего постепенного восстановления его численности в общем то те же, что и для других хищных птиц. Однако восстановление численности орлана-белохвоста привело к почти полному исчезновению на Дону скопы, также, как и орлан-белохвост, питающейся рыбой. Орлан-белохвост оказался более сильным и приспособленным конкурентом и, поэтому, начав своё расселение по Дону, вытеснил отсюда местных скоп, занимая ранней весной их гнезда, а также регулярно отбирая добычу летом.
Что будет дальше? Регулировать численность орлана-белохвоста у нас нет законных и этических оснований. Серьезная проблема поставлена перед нами природой, и решать её придется нам с вами!
Размышляя таким образом, мы неторопливо двигались к автобусной остановке...

Солнечным летним утром автобус уносил троих преподавателей естественно-географического факультета Воронежского педагогического университета по ещё не высохшему после недавнего дождя шоссе. В салоне было неимоверно тесно и душно. В это время толпы ополоумевших дачников штурмовали на автовокзалах пригородные "ПАЗики", пробивая себе дорогу тяжелыми сумками и ящиками с рассадой. Теперь всё это богатство стояло на полу автобусного салона, вызывая серьезные трудности для выходящих и входящих в автобус. Воздух, казалось, дрожал от криков остервенелых мамаш, прижимавших к себе малолетних отпрысков, ругани, детского плача и т.д.
На фоне этой пестрой толпы трое молодых людей интеллигентного вида, одетые в штормовки и брюки защитного цвета и единственным багажом которых были небольшие перекинутые через плечо спортивные сумки смотрелись, мягко говоря, экзотично. Казалось, их мало интересовало происходящее в автобусе и всё внимание они уделяли открывающимся за окнами пейзажам. А посмотреть там было на что. Дорога пролегала среди сочной зелени лугов, перелесков, перемежающихся лесополосами, между которыми прятались маленькие пригородные деревеньки и дачные поселки.
Идея этой поездки возникла всего несколькими днями ранее. Сессия подходила к концу, и коллеги решали, где бы отдохнуть на денек от назойливого внимания цветущих студенток, маразматических ответов на экзаменах и зачетах, а также орд задолжников и их родителей, неизвестно откуда появляющихся именно к концу сессии, когда над их непутевыми чадами, гоняющими лодыря в течение семестра, реально нависала угроза исключения.
В течение нескольких лет из рассказов охотников поступала довольно расплывчатая информация о болотистой местности с названием "Сорпа", расположенной в каких-нибудь двадцати километрах от областного центра. В рассказах неизменно присутствовали эпитеты "непроходимое", "гиблое", "таинственное". Из уст в уста переходили страшные легенды об ужасных болотных призраках, о криках ужаса, доносящихся ночью из трясины, об ушедших на болото и не вернувшихся людях и т. д. и т. п.
Наряду с этим очевидцы восхищались необыкновенным богатством жизни на Сорпе. Охотники лишь щелкали языками, вспоминая неисчислимые стаи гусей, уток, куликов и даже занесенных в Красную книгу казарок, останавливающиеся на Сорпе отдохнуть и подкормиться во время весеннего и осеннего пролетов. На вопросы об охотничьих успехах рассказчики лишь обреченно отмахивались: "А чего стрелять? Всё равно потом в камышах не найдешь". "Это настоящий воронежский Эверглейдс " - пел дифирамбы Сорпе один начитанный собеседник.
Представляло интерес и само название болота. В словаре Даля слово "Сорпа" найдено не было. На казахском языке "сорпа" (или шурпа) означает крутой наваристый бараний бульон. В Internetе удалось раскопать информацию о двойнике "воронежского Эверглейдса" - карстовом озере Сорпа в Словении, богатом рыбой и являющимся центром рыболовного туризма. Может быть, за рыбное изобилие озеро и получило своё название ещё во времена турецкого владычества ? Тогда при чем здесь воронежская Сорпа?
Услышанного биологам было достаточно, чтобы после недолгих сборов и раздумий решиться на эту довольно рискованную экскурсию. Картографические расчеты показали, что площадь обследуемой местности составляет что-то около 1 600 га, расстояние из конца в конец - 10 - 12 км. Проделанный путь, таким образом, не должен был занять, с учетом возможных задержек, больше 4 - 5 часов.
На конечной остановке путешественники вылезли из автобуса. Последние несколько километров пути они словно бы пребывали в гипнотическом трансе, выслушивая рассказ пожилого попутчика. Сюжет рассказа был абсолютно тривиален. О том, какой прекрасный был их совхоз в советское время, как гнали они машины с тоннами сахарной свеклы "аж в Москву", как приезжал их награждать орденом Ленина сам Косыгин и т.д. и т.п. Заканчивался рассказ уже ставшими стандартными проклятиями по адресу Горбачева, Ельцина и иже с ними... Всё это было настолько стандартно и нестерпимо скучно, что молодые люди с трудом удерживали зевоту, дабы не обидеть собеседника. Впрочем, беседой это можно было назвать с большой натяжкой ввиду того, что одна из сторон явно предпочитала выступать в жанре монолога.
Тем с большим удовольствием они покинули душный автобус, с наслаждением втягивая в себя первые глотки пропитанного скошенным клевером и цветущей липой воздуха. Поначалу путь их пролегал по симпатичной деревенской улице, обсаженной мальвами и вишнями, ветки которых ломились от ягод.
Сидящая на лавочке возле собственного дома симпатичная старушка в пестром платке, видя чужих людей и предвкушая возможность скрасить время интересной беседой, наивно спросила путешественников, куда они идут. Получив ответ, старушка мелко закрестилась: "Ох, не ходили б, соколики, туда. Гиблое то место, как есть гиблое... Вот у меня кум был..."
Перспектива слушать очередную историю явно не улыбалась нашим путешественникам, но и обидеть приятную аборигенку не хотелось. Дабы прервать собирающийся прорваться наружу словесный поток, Сергей протянул бабушке раскрытый определитель "Птицы европейской России" с просьбой указать, не водятся ли изображенные в них птицы в ближайших окрестностях. Пожилая матрона лишь испуганно дернулась, с ужасом глядя на изображения вполне безобидных созданий, потом вздохнула, поняв, что беседы не получится.  
Попросив подождать "минутку", аборигенка скрылась в недрах своего небольшого, но довольно опрятного домика. Отсутствовала она довольно долго, так что у наших путешественников было время оглядеться. Двор был типично русским, т.е. начисто лишенным цветов, декоративных кустарников и других "излишеств". Прямо от крыльца начинались грядки ранней картошки. Посреди двора красовалась смачная лужа в кисельных берегах, занимая почти половину всего пространства. Вокруг лужи суетился с десяток тощих кур. Нигде не было видно ни деревьев, ни кустарников.
Внутри дома обстановка соответствовала той же, что путешественники наблюдали во дворе. Сени были завалены остатками каких-то ящиков, перемешанных с горами рваной резиновой обуви. Тут же наблюдалось велосипедное колесо, сплетенное в любовном объятии с остатками металлической бочки.
- Да, колоритная картина - высказал своё мнение энтомолог и любитель бабочек Андрей - прямо хоть бери краски и пиши.
- Вот живут люди... - промолвил Генрих, и, словно бы устыдившись своих мыслей, добавил: под боком у областного центра, а словно какие-нибудь ... дикари.
- Вот поешьте, соколики - раздался голос хозяйки. - Всё веселей идти будет.
И протянула путешественникам полный пакет сочных спелых вишен. Провожая гостей, она всё приглашала их заходить на обратном пути "похлебать борщичка". Рассыпаясь в благодарностях, молодые люди покинули гостеприимный, хоть и не блещущий красотой двор.
Дорога пролегала через огороды, на которых уже начали копать раннюю картошку. За огородами начинался обширный луг, на котором виднелись куртины кустарников, а примерно в семистах метрах впереди виднелись живописные группы деревьев, за которыми угадывался берег небольшой реки Хавы.
Название "Хава" также имеет тюркское происхождение и обозначает "бассейн" или "пруд", в более общем значении "малый водоём" и "малая речка".
- Идем по центру России, а по названиям - чистая Средняя Азия - заметил третий участник экспедиции - Генрих, единственный в группе представитель прессы, так как свою преподавательскую работу он сочетал с довольно активным сотрудничеством в различных газетах - Хава, Сорпа, Тамлык... С чего бы это? - спросил он словно бы сам себя.
Перед выходом на луг дорогу путешественникам преградила совершенно непролазная грязь. Вероятно именно в этом месте перегоняли деревенское стадо. Земля под ногами была буквально перемешана сотнями копыт и представляла собой серую кашеобразную массу. Сергей, попытавшийся первым сделать несколько шагов, провалился по колено и прочно застрял, после чего не мог сделать и шагу. Из своего неудобного положения он был извлечен своими товарищами с помощью длинной палки, отломанной от какой-то засохшей ракиты. Сергей ухватился за палку с одного конца, Андрей и Генрих потащили за другой, грязь издала звук, напоминающий тот, с которым вылетает пробка из бутылки шампанского. Внезапно на ближайший пригорок присела изящная маленькая птичка желтоголовая трясогузка и, словно бы в насмешку, "цивикнула".
- Не пройдем мы здесь - голосом, в котором явно чувствовалось беспокойство, произнес Генрих. - Надо идти назад и дальше вдоль протоки...
Путешественники так и сделали. Теперь путь их пролегал по густой траве вдоль поросшей тростником и ивами старицы Хавы. Идти здесь было сухо и довольно приятно. Обитатели прибрежных зарослей словно бы и не замечали незваных пришельцев, продолжая заниматься своими делами.
Вот со стороны особенно высоких и мощных тростников донесся резкий крик дроздовидной камышевки. Птица размером чуть поменьше дрозда и не думала прятаться, открыто усевшись на самой макушке и с вызовом поглядывая на путешественников. Под прицелом трех направленных в её сторону биноклей камышевка продолжала выкрикивать что-то очень напоминающее ругательства, после чего с явной неохотой сползла по стеблю в гущу тростника. Но и оттуда её возмущенный крик не прекращался.
Поблизости из заросшей осокой низины доносилась монотонная песня сверчка. Несмотря на все ухищрения путешественников, эта едва ли не самая маленькая птичка нашего края не пожелала показаться им на глаза. Впрочем, при этом она никуда не улетела и даже ни на секунду ни прервала своего пения.
Не менее смело вёл себя и синегрудый красавец, самец варакушки. Этот великолепный имитатор сперва долго обманывал исследователей, издавая поочередно то песню певчего дрозда, то брачный крик удода, а под конец, искусно подражая крику, издаваемому кукушкой при перелете, вылетел из глубины ивового куста и уселся на самом виду явно довольный собой.
Постепенно и так мало заметная тропинка совсем затерялась в траве, которая уже доходила до пояса, а местами и по грудь путешественникам, среди которых, следует заметить, недомерков не было. Исследователи заметили, что, по всем признакам, они явно отдалились от населенных мест. Совсем исчезли деревенские ласточки касатки. Не стало видно расписных красавцев щеглов и красногрудых коноплянок, не слышно приятных "колокольчиков" овсянок, в изобилии встречавшихся на околице деревни. Зато над головой путников величаво проплывали огромные, чем-то напоминающие доисторических птеродактилей, серые цапли. Появились легкокрылые, словно ласточки, черные и белокрылые крачки.
Выйдя из-за поворота, путешественники оказались посреди приятной, зеленой, усеянной желтыми лютиками луговины. Внезапно раздались странные крики "куокс! куокс! к-а-а!", и над поляной разом взмыли не менее полусотни крупных красивых птиц контрастной черно-белой окраски с металлическим отливом и эффектными хохолками на голове.
- Чибисы! - восторженно воскликнул Генрих.
- Да тут целая колония! - подхватил Сергей.
Великолепные птицы с тревожными криками продолжали кружить над луговиной. Всё их поведение говорило о нахождении поблизости гнезд с потомством. Среди чибисов летало несколько других птиц поменьше, буровато-пестрой окраски, с длинными красными ногами и розовым клювом. Птицы издавали странные трелеподобные звуки "тил-ле! тил-ле!, тюи-лее!" Путешественники узнали в них травников, довольно редких куликов нашей области, гнездовые колонии которых можно пересчитать по пальцам одной руки.
На протяжении ещё нескольких километров путешественники постоянно натыкались на массы беспокоящихся чибисов и травников. По заверениям Сергея, единственного профессионального орнитолога из всей компании, это самое большое поселение куликов , встреченное им на просторах Центрального Черноземья.
Постепенно ландшафт, по которому продвигались путешественники, изменялся. Ярко-желтые лютики сменились темно-фиолетовыми шпажниками, среди которых попадались лиловые булавовидные соцветия белокопытника. Стали попадаться крупные эффектные цветки желтого ириса. Под ногами путешественников всё чаще хлюпала вода.
Наконец дорогу исследователям преградил канал шириной около двух метров и с довольно быстрым течением. Генрих нерешительно развернул карту. Это была обычная двухверстка, на которой вся обследуемая территория укладывалась в квадрат со стороной длиной 4 см.
- Да, болота начинаются... - заглянув Генриху через плечо, протянул Андрей.
- А это Тамлык? - спросил Сергей, указывая на преграждающую дорогу препятствие.
- Нет, Тамлык дальше. Это, скорей всего, вот этот мелиоративный канал - ответил Генрих, тыча пальцем в карту. - Их тут довольно много и этот самый крупный. - Помолчав, Генрих добавил. - Его не обойдешь. Надо перебираться.
Семь бед - один ответ. Даже не снимая обуви ("Вдруг ногу поранишь. Черт знает, что там на дне" - отсоветовал разуваться Андрей), исследователи переправились за несколько секунд.
- Куда теперь? - спросил Андрей.
Вопрос не был лишен основания. Перед путешественниками открылась поросшая тростником обширная пойма. Между стеблями тростника поблескивала вода. На холме километрах в двух к западу в летней дымке виднелись домики дачного поселка.
- Должно быть, это Парусное - снова открыл карту Генрих.
- Смотрите, смотрите вон туда! - вдруг яростно и одновременно восторженно зашептал Сергей.
Его товарищи повернулись в указанную сторону. Они не сразу поняли, что так взволновало завзятого орнитолога. На расстоянии примерно трехсот метров на двух засохших ивах виднелись два ярко-белых пятна, издали напоминавших два белых флага. При более тщательной настройке биноклей белые пятна превратились в двух изумительной красоты птиц, явно сидящих на гнездах.
- Белые цапли! И на гнездах! Вот это удача... - волновался Сергей.
Немного поспорив, исследователи решили попытаться пробраться к нему, чтобы получше осмотреть, сфотографировать и обмерить птенцов. Задача эта не казалась слишком сложной. Гнезда располагались невысоко над землей, и дорога к ним проходила по довольно сухому, на первый взгляд, поросшему какими-то злаками лугу.
Но едва первый путешественник (это был Генрих) ступил на такую, казалось бы, безобидную площадку, как тут же очутился по пояс в теплой бархатно-коричневой жиже. Его движения вызвали подъем органических частиц со дна коварного болота.
- И впрямь бульон! - со смехом воскликнул Генрих, выбираясь на сухое место. - Теперь я понял, почему её так называли.
Солнце уже основательно склонилось к горизонту. Отказавшись от плана добраться до гнезд цапель, путешественники решили, что если они не хотят ночевать посреди болота, кормя комаров (к вечеру присутствие последних стало весьма ощутимым) то следует идти напрямую через самые топкие места. К этому варианту их склонил также возвышающийся примерно посередине расстояния до деревни какой-то странный курган, смотревшийся посреди болотистой равнины довольно необычно.
По колено (а местами и выше) в топкой жиже путешественники двинулись вперед. Комары становились все злее. Кое-где путешественники проваливались так, что за стеной тростника им не было видно ничего вокруг на расстоянии дальше метра. Приходилось останавливаться, определять по компасу расстояние и двигаться дальше. На всё это уходило драгоценное время. Чтобы не потеряться, исследователи постоянно перекликались, подбадривая друг друга.
Птицы продолжали кружиться над головами у незадачливых первопроходцев, но теперь в их криках чувствовалось что-то зловещее. Впечатление это ещё более усилилось, когда к чибисам, травникам и крачкам присоединилась болотная сова, издававшая своё "хак - хак - хак", в котором чувствовалось какое-то злобное удовлетворение.
Отделявший их от высившегося посреди болота холма километр путешественники преодолевали больше часа. Когда же они, наконец, ступили на твердую землю, комары набросились с удесятеренными силами. В лучах заходящего солнца окружающее их болото приняло багровый оттенок.
Всё же на сухом месте они несколько приободрились и даже нашли в себе силы осмотреть этот необычный холм. Андрей даже достал сачок и сделал несколько взмахов, ловя насекомых. Позднее выяснилось, что ему удалось таким образом поймать представителей нескольких новых для нашей области видов.
Курган, давший временный приют усталым исследователям, имел довольно крутые склоны и был высотой около десяти метров. Его нахождение здесь было довольно необычным, так что Генрих даже предположил его искусственное происхождение. Его воображение, подстегиваемое усталостью, позволило ему заглянуть в глубину веков и предположить, что данный курган является местом захоронения какого-нибудь скифского или аланского вождя. "Вернемся, обязательно поговорю с археологами" - всё твердил он.
Но надо было спешить, пока ещё совсем не стемнело. Путешественники вновь залезли в болото и с мрачной решимостью двинулись к заветной цели. Когда через час они, прорвавшись сквозь заросли ивняка, наконец ступили на твердый берег, то так промокли, продрогли и разозлились, что им было на всё наплевать. Если бы ещё кому-нибудь пришло в голову прогуляться в сгущающихся сумерках, то наши молодые кандидаты наук, кумиры студенческой молодежи, с которых ручьями лила вода, лица и руки опухли от укусов комаров, да к тому же ещё были изодраны в кровь упругими ветками ивняка, вполне бы сошли за водяных или каких-нибудь утопленников. Появись они в таком виде в институте, студентки ударились бы в паническое бегство, а потом дружно забрали документы.
Немного обсохнув (благо было тепло) доценты вышли на проселочную дорогу, направляясь в сторону автотрассы, шум которой уже был слышен из-за лесопосадок. Но они не сделали и двух шагов, как за их спинами полоснул свет фар и раздался скрип тормозов. Из машины вышла темная фигура, сложению которой позавидовал бы Давид творения Микеланджело.
- Ребята, вы откуда? - раздался изумленный голос. - Как вы сюда попали?
Очевидно, по его мнению ходить в такое время по болоту могли либо призраки, либо законченные придурки.
Не уловив в тоне местного атлета враждебности, доценты несколько сбивчиво объяснили, как они сюда попали и что они тут делают. Поняв, что имеет дело не с призраками или сбежавшими пациентами местного психодиспансера, а с уважаемыми работниками высшей школы, атлет заговорил тоном, в котором чувствовались одновременно и почтительность и приказ:
- Садитесь в машину.
Через двадцать минут доценты уже с удовольствием сушились возле специально по такому случаю растопленной печки, потягивая чай со светлым кленовым медом. В большом фермерском доме (юный атлет, подобравший наших ученых, был его сыном) царила суета. Срочно накрывался стол, на который женщины ставили разные соления, грибы и копчености. Сына отец тоном, не допускающим возражений, отправил к соседям за бутылкой самогона ("Гостям надо, они же совсем продрогли"). На кухне два других сына щипали и потрошили срочно зарезанных уток.
Немного отдохнув и подкрепившись, поведав о своих приключениях, ученые засобирались в путь, отвергнув соблазнительное предложение о ночлеге (завтра всем троим нужно было идти в институт). Глава семьи тут же распорядился отвезти гостей в город.
Уже садясь в машину, ученые бросили прощальный взгляд на таинственную, коварную, прекрасную и удивительную Сорпу. Все трое подумали об одном и том же.
- Только бы не осушили - произнес Генрих, выразительно кивая в сторону фермерского дома. Двигатель завелся, и машина рванула с места.

Подходит столь долгожданный для многих новогодний праздник. Большинство наших граждан в это время предается приятным хлопотам: покупает продукты к праздничному столу, готовит приятные новогодние подарки, ставит и украшает новогодние елки… Стоп! Вот о елках и пойдет речь в этой статье!!!
Предновогодняя пора оборачивается для сотрудников лесопаркового участка Института лесной генетики проблемами, мало похожими на те, которыми озабочено большинство нашего населения. Но обо всем по порядку…
На территории лесопарка собрана одна из богатейших в наших краях коллекций хвойных деревьев. Тут можно встретить различные сосны и ели, можжевельники, туи, пихты, лжетсуги, кипарисовики. География происхождения экземпляров самая обширная: Альпы и Гималаи, Маньчжурия и Канада, Скандинавия и Дальний Восток. И вот эта то коллекция и является главным источником проблем для сотрудников лесопарка.
- Редкий год обходится без потерь – жалуется начальник лесопаркового участка Геннадий Сидоров. – В прошлом году мы потеряли шесть туй и одну желтую сосну. В этом уже у одной канадской ели прямо на главной аллее лесопарка отломали вершину. Здесь надо все забором обнести – невесело усмехается Геннадий – и к каждому дереву вооруженную охрану приставить. Народ то у нас не разбирается, где туя, где кипарисовик, где лжетсуга. Им все одно – «елочка».
Сил сотрудников лесопарка явно не хватает для контроля над довольно обширной территорией. Но на помощь приходят добровольные помощники. Они распределили между собой дежурства и дней за двадцать до Нового Года приступили к охране «елочек». Среди добровольных помощников можно встретить людей всех возрастов и профессий: студентов и отставных военных, предпринимателей и научных сотрудников, инженеров и преподавателей воронежских вузов. Всех их объединяет одно: желание защитить ценнейшую коллекцию от двуногих варваров.
В этом году автору этих строк также захотелось испытать себя в качестве волонтера и внести посильный вклад в дело помощи лесопарку и охраны ценной коллекции.
Итак, моё дежурство начинается в 8.00. В 7.45 прибываю в лесопарк, таща с собой рюкзак со спальным мешком и наплечную сумку, куда спрятана нехитрая снедь, фотоаппарат и бинокль. Геннадий Сидоров уже встречает меня.
В 8.15 мы с Геннадием и лесником лесопаркового участка Павлом Аникеевым, вооруженные бензопилой, отправляется в самый отдаленный участок леса. Необходимо собрать дрова для костров. Ведь волонтерам приходится проводить по многу часов в лесу на морозе.
8.35. Мы приступаем к заготовке дров. Павел распиливает валежины бензопилой, а мы с Геннадием таскаем бревна к месту предполагаемого костра. Вскоре их набирается порядочная кучка. «На сутки хватит!» - резюмирует Геннадий.
9.15. Отправляемся в первый обход. Наш путь лежит по периметру лесопарка. По дороге Геннадий увлеченно рассказывает о своем «хозяйстве»: «Вот ель сербская. Обрати внимание на как бы поникшие ветви. Это характерно для горных видов хвойных. Ведь в горах часты налипания мокрого снега, вот ветви и приобретают способность расти наклонно вниз». Проходим несколько сотен метров и опять: «А вот пихта белая. Её родина – горы Европы». Через некоторое время лицо Геннадия мрачнеет: «Это – наша первая потеря в этом году.» Мы подходим к маленькой елочке, вершина которой зияет белым изломом. Какой-то недоумок (назвать его человеком язык не поворачивается) даже не потрудился взять с собой пилу или секатор, а просто выломал вершину. И при этом, похоже, изрядно попотел… Бедная канадская елочка, укутанная снегом, словно бы пытается спрятать свой позор.
10.00. Мы прибываем к одному из костров. Здесь мне надлежит сменить другого волонтера. На время мы прощаемся с Геннадием, и я остаюсь наедине с лесом. Моя задача – поддерживать костер и вести наблюдения за расположенными поблизости «объектами» - белыми пихтами, посадками лжетсуги Мензиса – североамериканского вида, надежно «прописавшегося» на улицах Воронежа и группой сибирских сосен, или кедров. Да, да, «царь тайги» растет прямо на окраине Воронежа и, похоже, совсем неплохо себя чувствует.
Быть один на один с лесом – непередаваемые ощущения! Горожанину редко когда перепадает такая удача. Мне невольно вспомнились наши детские игры в индейцев. И захотелось снова стать мальчишкой и вообразить себя Чинчганчгуком, охотящимся на бизонов где-то в лесах Пенсильвании. Попробовал вообразить… но не получилось! Видать, годы берут своё.
Но кругом и так немало интересного. Вот поползень с деловитым видом обшаривает ствол растущей рядом липы. Его сопровождает стайка синиц и пухляков – маленьких светло-серых синичек с темной «шапочкой» на голове. Чуть в стороне слышен крик среднего пестрого дятла. Внезапно над вершинами деревьев с криками «ти-тии» проносится стайка мелких контрастно окрашенных птичек с длинными хвостами. Узнаю ополовников, или длиннохвостых синиц – одних из самых искусных наших гнездостроителей.
Однако надо не забывать и о своих основных обязанностях. Сегодня выходной, и лес постепенно наполняется народом. По проходящей мимо аллее снуют в обе стороны лыжники, бегают трусцой ревнители здоровья, чинно гуляют пожилые пары. К костру подходит молодая мамаша с пятилетним ребенком. «Разрешите моему Ванечке возле вашего костра посидеть» - почти умоляет она. Разрешаю, конечно, но намекаю пацану: «А неплохо бы и мелких веточек немного принести». «Мама принесет!» - заявляет бутуз, поудобнее устраиваясь на широком пеньке.
Делаю несколько обходов вверенных мне «объектов». Но пока всё спокойно. Многие гуляющие, угадав во мне волонтера, здороваются, желают удачи, благодарят за нашу работу. Причем не только пожилые, но и молодежь. В некоторых из них чутьем педагога угадываю потенциальных будущих волонтеров.
В 12.00 приходит моя смена, и я получаю возможность немного передохнуть. Отправляюсь на нашу базу. Туда идти около десяти минут. Там меня ждет нехитрый (правда, горячий!) обед и кружка чая.
12.35. Отправляемся в новый обход. Маршрут прежний. Идем вдоль тропы, тщательно следя, нет ли заходов в глубину кварталов. В одном месте обнаруживаем. Слегка напрягшись, следуем по следам. Навстречу нам попадается симпатичная девушка, волокущая на поводке упирающегося щенка – далматинца. «Извините, я  щенка искала!» - с ходу говорит девушка. Видно, что многие жители близлежащих домов хорошо знакомы с работой волонтерского отряда и всячески сочувствуют ему. Многие из них стараются поддерживать костры и сообщать о сомнительных личностях, заподозренных в желании заполучить бесплатную «елочку».
14.00. Снова моя очередь дежурить у костра. Тем временем солнце прячется, а с юга начинает задувать довольно ощутимый ветерок. Все говорит о грядущем потеплении. С удивлением обнаруживаю паука, ползущего прямо по снегу. Лес постепенно пустеет. Грядущее ненастье, похоже, отпугнуло других любителей лесных прогулок.
16.00. Моя смена окончилась. Я снова получаю возможность согреться и попить горячего чая. Но расслабляться особенно не приходится! Скоро мне снова идти в обход.
16.30. Новый обход. По приходе домой, я рассчитал, что за сутки прошел не менее двадцати километров только во время обходов, не считая того, сколько «нарезал» по кругам, дежуря у костра. Постепенно темнеет. Со стороны ближайших кварталов доносится карканье собирающихся на ночевку ворон.
18.00. Снова дежурю у костра. Уже совсем стемнело. Сырые дрова горят плохо, и дым неприятно щиплет глаза. Начинается снег.
20.00. Смена. Короткий отдых.
20.30. Обход. Снег залепляет очки, да и на земле его заметно прибавилось. Так что идти становится трудно. Замечаем согнувшиеся под тяжестью налипшего снега кипарисовики, лжетсуги и туи. Пытаемся стряхивать снег, но без особого успеха. Параллельно закрепляем при помощи степлера аншлаги следующего содержания «Внимание! Научные посадки! Порубка карается штрафами до 5000 рублей!»
22.00. Один в ночном лесу. Как же резко порой меняется человек! Днем я – настоящий современный индивид, дитя компьютерного века, полноценный член общества, ведущий себя уверенно и порой бесцеремонно. В ночном лесу я – словно тень своих предков: жмусь к костру, стараюсь не отводить взгляда от чащи, откуда как будто в любой момент может грозить опасность. Но предаваться страху некогда! Пересиливая себя, тащусь на свои «объекты». На краю леса идти уже практически невозможно, так там снег выше колена, а прилегающий участок тропы переметен.
24.00. Последняя смена. Но идти греться и сушиться ещё рано. Надо обойти другие посты и собрать дежуривших там волонтеров. Маршрут на этот раз несколько короче, но кажется более трудным из-за глубокого снега.
00.30. Наконец-то мы все собрались на базе. Многие промокли и сразу срывают с себя верхнюю одежду, раскладывая её на батареях отопления. Наскоро пьем чай.
01.00. Завернувшись в спальные мешки, засыпаем как убитые.
05.30. Подъем по сигналу будильника. Наскоро пьем кофе и отправляемся на посты.
06.00. Я вновь на посту. Главная задача утренней смены – быстрей развести костры. Это мне удается не сразу, но уже через полчаса огонь ярко пылает. Слежу за просыпающимся лесом. Первыми слышу пролетающих над деревьями ворон. Затем доносится лихой посвист поползня. Затем вижу других моих вчерашних друзей – синиц, пухляков, ополовников.
08.00. Последняя смена. Отправляюсь на базу, чтобы оттуда идти домой!
Закончилось моё первое предновогоднее дежурство!

Третья встреча за новогодние выходные! Опять длиннохвостая неясыть.


И опять средь бела дня при ярком солнечном свете. Иду, поднял глаза, потому, что кто-то чирикнул - а она сидит. А сколько могло быть случаев, когда я не поднял глаза в нужный момент?

Сегодня интересного было немало.

Во-первых, издалека видел в лесу крупную птицу (скорее всего, тетеревятника), а затем обнаружил место, где какой-то хищник (скорее всего, тот же тетеревятник) сожрал вроде бы голубя.

Интересно то, что в этом же месте в прошлом году держался тетеревятник. Летом он куда-то убрался, теперь вот опять появился. Может, еще и снять удастся...

А еще сегодня попалась сова (длиннохвостая неясыть), рядом с которой на дереве сидели и перелетали с места на место 2 сойки.


К ней удалось подойти почти вплотную (к дереву, на котором она сидела).


А потом она полетела.